Из журнала "Мир фантастики"
№7 (131) за 2014 год. Лин Лобарёв
Наш сегодняшний собеседник - человек, безусловно, известный всем любителям отечественного фэнтези. Ведь это автор, который в своё время создал новое направление российской литературы, причём не только задал его канон, но и до сих пор остаётся самым опытным игроком на этом поле: историк, писатель Мария Васильевна Семёнова. Формальным поводом для встречи стал выход новой книги, поэтому с неё мы и начнём наш разговор.
«ВОЛКОДАВ МЕНЯ ЗА ШКИРКУ ВЫТАЩИЛ»
Почему «Волкодав. Мир по дороге» шёл к читателю так долго, больше десяти лет?
В какой-то момент я сочла эту эпопею завершённой, но затем, посоветовавшись с издательством, всё же решила написать ещё одну книгу. К тому же мне приходилось раз за разом объяснять читателям, о чём же «Волкодав»... А он о том, как человек, который одиннадцать лет шёл к мести и собственной гибели, потому что не видел для себя никакого будущего, опять учится жить. Просто потому, что небо - голубое, а трава - зелёная, это уже повод жить. И я подумала: надо написать книгу о том, как Волкодав, выйдя с каторги, начал превращаться в этого зверюгу мрачного... Но когда герой «явился» на мой зов и пошёл по фабуле, которую я ему приготовила, всё развернулось совсем не так. Он сам говорит в титульной книге, что, мол, четыре года боролся со злодеями, кого-то охранял, кому-то служил... Ещё - вспоминает, как был в большой войне, покрутился во всех этих ужасах. После чего занялся мирным трудом, но опять не всё было гладко, клочья шкуры своей оставлял... Подраться пришлось, конечно, в первой же главе.
Я специально семь лет не смотрела сериал «Молодой Волкодав». Лишь урывками и случайно — и это меня только укрепило в мнении о его качестве. А целиком принципиально не смотрела. Боялась, во-первых, впасть в полемику, а во-вторых - что сценаристы независимо от меня вышли на то, что у меня было в заготовках. И верно, выяснилось, что до некоторой степени творческая мысль совпала, они его втравили в турнир... Правда, я от этой идеи со временем отказалась, Волкодав у меня деньги трудом зарабатывает. Всегда когда у персонажа есть выбор, я проигрываю в голове последствия, весь этот «веник возможностей», и выбираю самое заковыристое, из чего больше можно выкрутить интересного для сюжета или для характеров всяких «дикообразных» персонажей. Слава богу, с сериалом я ни в полемику, ни в соревнование не впала.
Чтобы заняться «Волкодавом», понадобилось очень серьёзно себя в руки взять. И герой явился на помощь. Правда. Последние годы у меня не отмечены бурным выходом книг, и тому были вполне материальные причины. Медленно уходили родители, с которыми я до невозможности была близка... И жить оказалось не для кого, и творческий полёт стих... В общем, Волкодав меня за шкирку вытащил.
читать дальшеУ него как раз есть опыт возвращения к жизни.
И вытаскивания других, да. И в этот раз он проделал такое с собственным автором. Я так разогналась, пока «Мир по дороге» писала, что чуть ещё одну книжку про него не начала. Пришлось сделать превеликое усилие, чтобы героя отпустить. И этот психический разгон я теперь пустила на другой проект. Тот же мир, но весьма слабо узнаваемый: дело происходит за полторы-две тысячи лет до известных по «Волкодаву» событий, в первые годы после падения некоего небесного тела. Об этом периодически в книгах упоминается. И вот в мире воцарилась непрекращающаяся зима. Я долго думала, как облегчить героям жизнь, чтобы они не вымерли в ледяной пустыне. И пришла идея о таких оазисах, горячих ключах, возле которых возникают городки, деревни.
То есть пустыня-«перевёртыш»: в обычной пустыне есть оазисы прохлады посреди жары, а у вас наоборот - очаги тепла посреди холода?
Да, именно так. Небеса перманентно хмурые, люди делятся на тех, кто помнит солнце, и тех, кто его не помнит, и на этом фоне разворачиваются приключения двух братьев, которые, надеюсь, будут интересны читателю.
Мария Васильевна, вы литературная хулиганка, каких мало.
Почему?! (Смеется.)
Даже началось всё с того, что вы буквально «сломали об колено» канон фэнтези, начав книгу тем, чем порядочное фэнтези должно заканчиваться. Конечно, это работало на задумку: жизнь, побеждающая всё, даже достигнутую цель... Но я помню, что впечатление было сильное: сюжет, начавшийся с конца... И сейчас вы, получается, опять весело глумитесь над каноном: вы рассказали совершенно типовой, стандартный постапокалиптический сюжет таким добром сейчас забиты полки всех магазинов, - только вывернутый нестандартным и неожиданным образом...
Да. Я давала некоторые уже написанные, начальные части этой книги проверенным друзьям, опытным литераторам, почитать. И они говорили, будто знают, что с каким героем случится. И не угадали же! Вся книга построена на том, что предсказуемые, казалось бы, линии сюжета будут развиваться совершенно не так, как думает читатель...
А ещё психология героев типового постапокалипсиса - да и типового исторического фэнтези, если честно, — это психология нашего современника. У вас же, если это мир Волкодава, да ещё в древности, явно будет совершенно иначе, у вас герои по-другому чувствуют, по-другому реагируют...
Собственно, «Волкодав» ведь и зародился как определённый протест. Я имею наглость думать, что более-менее представляю себе менталитет человека прошедших времён. И я обратилась к фэнтези, потому что это наиболее подходящий жанр для того, чтобы такой менталитет показывать. Если написать честный исторический роман так, как, я считаю, его надо писать, то получится «Тот, кого я всегда жду» (коммерческий вариант названия — «Валькирия»). Сколько раз я ругалась с продавцами в магазинах, обнаружив его на полке с фэнтези!.. Нет там никакого фэнтези, у персонажей всего лишь другое мировосприятие.
А ведь большинство авторов этого не учитывают, просто не задумываются, и дают главному герою современную психологию.
И именно поэтому фэнтези - такой... дискредитированный жанр.
А если вернуться к первому «Волкодаву»: книга ведь явно была продиктована потребностью высказаться. У неё был очень сильный посыл, как сейчас говорят, «месседж»: «Жизнь всегда побеждает; пока человек жив, ему есть для чего жить дальше». Можно ли сказать, что остальные книги цикла скорее поясняют отдельные аспекты этого высказывания?
Когда появляется какой-то серьёзный замысел... Нужно некое шило, чтобы заставить героя слезть с дивана и пойти на подвиги, а пока он добивается цели, ему неплохо бы увидеть, что эта цель — всего лишь подход к чему-то большему. Волкодав одиннадцать лет шёл к тому, чтобы отомстить Людоеду, а мысль «уронить» Самоцветные горы ему вообще в голову не приходила. А потом он своими действиями начинает привлекать к себе внимание свыше. Если Конана-варвара, например, направляют его боги, то Волкодав просто живёт так, что постепенно на него с небес начинают обращать внимание. И его постепенно направляют к мысли, что даже богам иногда нужна помощь маленького и слабого человека. Сначала Волкодав учится читать, потом три года сидит в библиотеке, а потом до него постепенно доходит, что такое Самоцветные горы, что будет, если сломать эти ворота, и он решает, что должен попробовать. И высший духовный момент в его жизни - когда он объединяется со своим мечом, не совсем уже на этом свете находясь, и вышибает эти ворота. И потом его буквально на атомы разносит. А на том свете ему говорят: за такую жизнь и за подвиг вот тебе ещё один шанс и возможность восстановить твой погибший род.
Это последующие книги, развитие сюжета. А «Мир по дороге» и «Истовик-камень»?
По поводу «Истовика» - я долго сомневалась, но по зрелом размышлении решила, что эта книга должна быть написана. В ней отразилась история моей семьи. Когда книга вышла, в издательство приходили письма. Одно из них было с длинным таким буквенно-цифровым кодом вместо обратного адреса. Сводилось оно примерно к следующему: Мария, зона знает теперь, что ты - человек нелёгкой судьбы. Если бы ты не сидела, ты бы так это не написала. Я. конечно, не сидела, но в сталинских лагерях сидел мой дед. И он рассказывал, что с ним рядом учёные мирового уровня лопатой махали. И они, чтобы духовно не сломаться, читали лекции своим сокамерникам. Дед там английский выучил, которого не знал. И мне хотелось это показать. Не борьбу какой-нибудь рудничной мафии — показать, что там герой встречает людей, которые его личность формируют, ограждают от зла душу мальчишки.
Фактически именно они помогли ему не сломаться, остаться человеком.
Да. Причём на каторге он встретил человека науки, а в «Мире по дороге» встречает уже человека веры. Везёт ему непроходимо на хороших людей - в этом в основном и заключается фэнтезийность моих книг.
А вот ещё немного про литературное хулиганство. Почему все книги о Волкодаве начинаются с одной и той же фразы?
А мне так нравится! Просто хулиганство (смеётся). Там же такого хулиганства немерено. Например, в какой-то момент Волкодав читает и пересказывает знаменитые «Чёрные хроники Арды». Это, конечно, не пародия, а скорее дружеский привет автору понравившейся мне книги...
«ПОЧЕМУ БЫ НАМ НЕ ЗАТЕЯТЬ ТО, ЧТО СТАНЕТ ТРАДИЦИЕЙ ДЛЯ НАШИХ ПОТОМКОВ?»
Мы заговорили про менталитет... У западных авторов есть несгибаемая опора - артуровский миф. Этот канон у них не нарушался, не прерывался, и практически любой западный читатель может себя мысленно «продолжить» в те времена. А у нас нет такой возможности, ведь христианизация славянских земель прервала изначальную традицию и практически насильственно задала новую...
Традиция языческих времён рассеяна везде и всюду, и нужно лишь минимальное прилежание и желание, чтобы её обнаружить. Вот взять, к примеру, нынешних неоязычников: их много ругают, иногда и за дело... Да, я прекрасно понимаю: ни то, что они рассказывают, ни то, что считаю истинным я, не соответствует тому, что на самом деле когда-то было. Ну и хорошо! Любая вера, любая религиозная система движется, развивается. Например, какая-нибудь пара в пантеоне - мужское и женское божество - они на одном этапе мать и сын, на другом муж и жена, а потом отец и дочь. Ну, раз так получилось в истории нашей страны, то почему бы нам на этом пепелище не затеять что-то, что станет традицией седовласой для наших потомков? Вообще, я спокойно отношусь к любой религии - до тех пор, пока эта религия не начинает бить себя пяткой в грудь и кричать, что истина у нас, а все остальные - гнусные еретики. А такие тенденции в последнее время наблюдаются.
«Я молюсь своим богам и не посягаю на чужих».
Да, именно, это фраза Волкодава. За ним же стоит одна из самых старших традиций, к тому же он, сидя на каторге, зубами за неё держится, даже до определённого фанатизма. Для него это - единственное, что держит на плаву... Я считаю так: давайте мы в своих языческих поползновениях - у кого они есть - будем признавать право на существование за другими вариантами, давайте не будем пытаться установить какую-то одну истину в тех книгах, в которых пытаемся создавать реконструкции. Давайте не будем плевать в христиан и другие религии, и они пусть от этого воздержатся.
Ещё в артуровской традиции есть архетипический сюжет, точнее, два: это встреча деревенского простачка с мудрым наставником (будь то Артур и Мерлин, Люк Скайуокер и Оби-Ван Кеноби или Фродо и Гендальф), и это пришедшее в упадок королевство и добрый король в изгнании. Есть ли такие базовые сюжеты в славянской традиции?
Сложно сказать. Вот, например, когда в нашей литературе описывают враждебные отношения с соседней державой, начиная от хазар и заканчивая ливонским орденом, то со страшной силой лезет сорок первый год, у некоторых - слегка разбавленный татарской конницей. Сколько раз я тому же Лебедеву (режиссёр фильма «Волкодав». — Прим. МФ) доказывала, что настоящая трагедия — это когда недругов пригласили на праздник, а они достали оружие. Так нет — режиссёра заворожили несущиеся конские копыта. В сериале «Викинги» тоже решили разобраться с непокорным соплеменником и устроили на него конный набег. Стыд для любого, кто более-менее в викингах разбирается. Так что у нас любой конфликт с сопредельной державой - это «пришли нехорошие, устроили сорок первый год, а потом наши возьмут Берлин». То есть получается, что наш «базовый сюжет» если и существует, то сформирован был совсем недавно.
И что с этим делать?
Головой думать, а не учебником по истории пятого класса.
То есть все же с нуля создавать канон, полностью заново?
Нет, не с нуля, а посмотреть, какие реально были взаимоотношения с теми же немцами, которые себя вели, как утверждают историки, совсем не как в фильме «Александр Невский», с теми же татарами. Нужно найти что-то нестандартное, благо в реальной истории такого полно! И почему все прут в одни ворота?! Я для себя это называю «литература троечников». Троечник - это человек, который не знает, что он ничего не знает, лягушка, которая сидит по зрачки в болоте, и её кругозор радиусом десять сантиметров. И ей там всё ясно. Если бы эта лягушка оторвала свой лягушачий зад от болота и хоть на кочку влезла - она бы уже на целый метр видела! У неё бы радиус соприкосновения с неведомым и непознанным увеличился бы на порядок. А у нас если появляются хазары, то уже понятно, что эти хазары будут устраивать конный набег и всех резать. «Как по правде было, не знаю и знать не хочу, но книжку напишу».
Наверное, если бы всё было настолько просто — огляделся вокруг и увидел рассеянную везде традицию, - то были бы и другие удачные попытки. А ведь нет. Есть очень сильные авторы, опытные — Александр Мазин тот же, Валерий Елманов, Александр Прозоров... Юрий Никитин начинал когда-то с похожих вещей. Всё равно: у них в это всё не верится.
Тут важно, насколько ты себя там почувствовал «своим», насколько приблизился к тем временам в языке, в изложении. Потому что в книжке о викингах, когда читаешь, как попаданец думает нашими словами, современными, колорит уже совсем не тот. Опять же, такой главный герой, как правило, либо мастер исторического фехтования, либо матёрый реконструктор... А ты возьми мальчика в домашних тапочках, без знания языка и особых умений, с багажом травоядного современного человека, и чтобы при таких обстоятельствах у него железный стержень открылся.
Вы не представляете, как я ругалась своё время с Лебедевым, почитав его вариант сценария. Кнесинка в фильме «Волкодав» дерётся, как молодой воин, стройная, подтянутая. А я же её специально описала толстенькой, она привыкла, что её на руках носят. И вот эту «домашнюю курицу» к диким котам бросают. Кнесинка же за Волкодава цепляется, потому что иначе - сожрут-разорвут.
И в этой домашней девочке духовный стержень обнаруживается. Мне не столько была интересна её любовная история, сколько нужно было именно этот стержень показать. А в сценарии такого контраста не оказалось, режиссёру хотелось увидеть красивую девушку, которая зубочисткой размахивает. И ещё это ответ тем, кому кажется, что я её историю до конца не рассказала. Это не так. Она там под градом стрел раны перевязывает. Теперь это будет самая настоящая правительница, которая видела, как за неё умирают люди, и это в голове засело до смертного часа, этого она не забудет. Вот её главная история.
«ПОЛЕЗНО ОСТАНОВИТЬСЯ И ПОДУМАТЬ: А ЧТО БУДЕТ, ЕСЛИ ГЕРОЙ ПОСТУПИТ НАОБОРОТ?»
Насколько я помню, «Мир Волкодава» был одним из первых межавторских циклов. Вы много раз говорили, что того, чего вам бы от этого проекта хотелось, не вышло. Единого и согласованного мира не получилось.
Почему-то некоторые авторы не желали никак со мной советоваться, хотя это оговаривалось с издательством. Я совершенно не собиралась подгибать под себя чужую творческую мысль, но реалии мира всё-таки придуманы мной. Единственное исключение — Павел Молитвнн, который проявил безупречную корректность. Когда у него появлялись придумки, он спрашивал моего мнения.
И он очень следил за тем, чтобы не пересечь мне дорожку каким-нибудь своим сюжетом. А кроме того, я ведь знаю истинную талантливость участников этого проекта - и вижу, что они сочли возможным занизить творческую планку, а один из авторов вообще скатился чуть ли не до пародирования.
То есть соавторами вы их не воспринимаете.
Нет. Это даже привело к прекращению творческих и личных отношений, потому что я в издательстве откровенно высказала всё, что думаю. Издательство с ними, видимо, прекратило сотрудничать, и эти товарищи на меня страшно обиделись.
А потом после долгого перерыва появилась книга «Бусый волк», которая формально относится к этому же проекту.
В принципе, да. Её автор - Дмитрий Тедеев, меня с ним познакомили в издательстве. Он имеет отношение не только к литературе, но и к миру боевых искусств, к моему любимому айкидо.
Мы с ним быстро нашли общий язык. Но всё равно вы не представляете, сколько нам пришлось переделывать. Он же порывался писать по принципу «а потом все умерли». Я его рассматривала отчасти как своего ученика, и он, я думаю, придерживался схожей точки зрения. И я долго пыталась внушить ему мысль: если у тебя герой хочет что-то сделать, то полезно остановиться и подумать, а что будет, если он поступит наоборот. Вдруг окажется, что если историю направить немножко в другое русло, то станет намного интереснее...
Каждый элемент должен работать на текст, на мысль?
Да, да, на сюжет, на характер, на настроение. Может быть, ты ружьё заряжаешь, которое выстрелит через три эпизода... У нас предполагалась и третья книга, но соавтор как-то в подполье ушёл. Мы даже думали, что герои к Волкодаву в гости поедут в финале. Надеюсь, что мы всё-таки закончим эту трилогию, потому что наработки уже есть.
А исходная идея была Дмитрия?
В общем-то, совместная. Сидели мы, говорили. Оказалось, что один из моментов титульной книги -упоминание младенца, который родился в руднике и где-то там же сгинул, - нам обоим покоя не даёт. Меня эта мысль не покидала, и Дмитрий тоже этот момент «выцепил» и стал о нём думать.
Тедеев очень хорошо вплетает реалии ваших книг в свои произведения. И я заметил, что в «Мире по дороге» тоже есть своеобразная «сшивка элементов», отсылки на книги других авторов...
Это такое усложнение задачи, способ сделать её более интересной. Знаете, у меня есть такая особенность. Когда стихи пишу, люблю себя в какой-нибудь дикий и сложный размер загонять. И точно так же доставляет дикое удовольствие выкручивать историю, когда Волкодав что-то вспоминает. Причём и тут есть хитрость. У человека ведь с годами память блёкнет, поэтому, когда я реконструирую, я описываю события немного не так, как он их в первых книгах вспоминал.
И я это сознательно делаю, а не из-за какой-то писательской небрежности.
После провальной экранизации «Волкодава» и компьютерной игры по книге поступали ли ешё какие-нибудь предложения? Создание мультсериала или серии комиксов, например?
Комиксы по титульному «Волкодаву», двенадцать выпусков, причём очень хорошие, давным-давно нарисованы и лежат в недрах издательства. Напечатают ли их к нынешнему перезапуску серии - пока не знаю.
«Я ПОЧУВСТВОВАЛА ЖУТКОЕ ЖЕЛАНИЕ ПОХУЛИГАНИТЬ!»
А что побудило вас перейти в другие жанры: мистический триллер «Ошибка 2012», боевик «Скунс»?
Это забавная история. Боевик «Скунс» родился в лихие девяностые, когда масса интересного происходила во всех областях жизни. Приехала из Москвы моя подруга и рассказала, что за Незнанского детектив пишет. И тут у меня загорелись глаза.
Я почувствовала жуткое желание похулиганить на злободневную тему. Спросила: «А драка у тебя там хорошая есть?! Ты мне оставь, я тебе такую картину сделаю - пальчики оближешь!» И с этой драки я начала размышлять над сюжетом: кто бы там мог прийти на помощь герою книги Турецкому, кто был бы этот человек, как бы он там оказался...
И в итоге въехал на страницы готовенький Скунс — с биографией и прочими подробностями. А потом кто-то с кем-то поссорился, и писать прекратили.
А Скунс как персонаж один стоит большинства остальных. Мы же про него две книги написали, и во второй он чуть ли не в главные герои начал выходить. Отдавать его было жалко, какого-то клона выдумывать - глупо. В общем, украли героя. А потом и новый творческий коллектив канул в Лету.
В «Скунсе» вы тоже изрядно потоптались по канонам жанра?
Естественно. А кому, кроме тех же зашоренных «троечников», интересно писать по канону? Это же просто скучно, по-моему. «Пришёл киллер с пистолетом и пустил ему пулю в лоб» - это же ни в какие ворота. А вот залезть на шестой этаж и вареньем измазать, чтобы выглядело страшнее самого кровавого убийства - и получить тот же результат, только через заход «с левой резьбой»... Вот это интересно.
А дальше «Скунса» дописывали уже без вас, да?
Не то чтобы дописывали. После распада творческого коллектива люди, которые вели второстепенные линии, почему-то решили, что Скунса придумали они, и продолжили писать произведения, уже не замаранные моей фамилией. Я почитала и почувствовала себя полностью отомщённой: они настолько не справились с персонажем, что при чтении я совершенно искренне хохотала. И ещё был странный проект. То же издательство решило: пусть люди пишут о том, что им близко, но где-то в тылах будет действовать агенство «Эгида» и в решающие моменты станет появляться Скунс. Я уточнила, будет ли присутствовать там моя фамилия. Мне ответили утвердительно, но оговорились, что это будет что-то в духе «Проект Семёновой» или «Семёнова представляет». А потом выходят первые книжки, и я вижу своё имя аршинными буквами на обложке. Это тот случай, когда дела с издательствами стоило бы задокументировать на бумаге. А некоторые из авторов на меня ещё и обиделись. Ведь моё имя на их текстах им нужно было не больше, чем мне самой. Пётр Кожевников и Феликс Разумовский это поняли.
Сходные ситуации. Только «Волкодава» вы отстояли, а «Скунса» решили не отстаивать?
А как я его могу отстоять, не бегать же мне за издателями. Я уповаю на то, что читатель не идиот, он вполне способен сравнить книги и увидеть разницу. Разумный читатель имеет представление о коммерческих процессах и о том, как моя фамилия там появилась.
«ЭТО НАДО НА ГРАНИТЕ ВЫСЕКАТЬ, ПОТОМУ ЧТО БУМАГА СКРЮЧИТСЯ И СГОРИТ»
Вы всё время издаётесь только в «Азбуке». Неужели другие издатели не пытались вас переманить?
Я пару раз ходила «налево», когда чувствовала, что любовь издательства ко мне утихает (смеётся). С меня срочно начинали сдувать пылинки. А сейчас те люди, к которым я ходила, тоже сидят в «Азбуке», теперь и ходить некуда. К тому же не очень я и любитель такой политики.
Издатели внимательно к вам относятся, не мешают контролировать процесс?
Я не слишком стремлюсь его контролировать. Притёрлись, что называется, друг к другу. А самое главное моё завоевание в отношениях с издательствами - что я работаю без редактора. То есть я сама себе редактор, мне доверяют в этом плане, и когда я отдаю рукопись - её читает потом только корректор. И я потом корректуру просматриваю и уже с корректором бодаюсь. Однажды я дома сижу, читаю какую-то корректуру - и на мою ругань с кухни прибегает мать: «Маша, что такое?» Я показываю: «Вот, и вот, и вот, и вот!». Она говорит: «Ну что ж ты так лаешься?» Маме-то, господи, какое дело до этих запятых, всяких переделанных фраз...
А перлы же бывают восхитительные, например, был «нож с лезвием по верхнему краю» - я как-то сразу представляю себе эту тётеньку, которая сидит исключительно на трёх стульях и правит у меня боевые сцены, обкатанные перед этим в зале айкидо... В общем, мама была очень возмущена моими дурными манерами... А я там орала: «Убью! Зарежу!», распиналась, что отрежу сначала, что отрежу потом... На другой день прихожу в «Азбуку», иду по длинному-длинному коридору - и слышу из-за двери знакомый голос: «Убью заразу! Зарежу! Задушу! Об стенку!..» Заглядываю. Ну конечно: сидит Логинов, читает корректуру...
В нашем книгоиздании притча во языцех не столько даже редактура, сколько обложки.
О да, это чудесная тема. Я могу долго об этом рассказывать. У меня же ещё и с названиями большая проблема: названия моих книжек ну никто не может запомнить. Так же, как мои экзотические имя-отчество-фамилию. Не было ни одной встречи, где меня бы Мариной Семёновной не назвали. «Вы моя любимая писательница, так вот, Марина Семёновна...» Моя первая книжка называлась «Лебеди улетают». Господи! «Ваша книжка "Пролетали лебеди"... "Улетали гуси"... "Вылетали голуби" мне очень понравилась...» — ну и так далее. В общем-то, это тоже отдельная тема, это надо на граните высекать, потому что бумага скрючится и сгорит. Так вот, когда вышла эта книжка «Лебеди улетают», её очень нарядно оформил художник, в своеобразной технике, но очень хорошие картинки. Это был 1989 год. Я её на прилавках вообще не видела. Надеюсь, потому, что её раскупали, как горячие пирожки. Этот же художник оформлял вторую мою книжку. Она называлась «Пелко и волки», вышла в 1991-м в «Лениздате»... Потом совершенно другой человек пришёл ко мне в гости, я ему дарю эту книжку, а он, сам будучи художником, посмотрел и говорит: «Ну вот, а я её видел в ларьке. И решил, что это про установление советской власти на Чукотке».
Ну вот. Потом уже готовится к выходу книжка «Волкодав». Художник прочитал первую главу...
А в первой главе Волкодав у кузнеца старый отцовский молот отбирает. Художник: «А, всё понятно, значит, дальше он будет ходить и всех врагов этим молотком по темечку тюкать». И когда я пришла смотреть обложку, я чуть не упала. Стоит картина - здоровенная, чтобы потом при уменьшении на обложке всё чётко видно было, и на ней откуда-то из кустов вылезает Волкодав с огромным молотком в руках. Что таким делать - не знаю, сваи разве что заколачивать. У кузнеца таких молотков точно не бывает. Да ещё ромбической формы — наверное, чтоб страшнее и чтобы более многофункциональный в бою был. Я ему говорю: «Это чего?» Он говорит: «А всё, поезд уехал, уже не перерисуешь». Мы с ним полдня сидели, придумывали, как из этого молотка сделать хотя бы секиру. И теперь по крайней мере те, кто в курсе, глядя на обложку, могут понять, что это лезвие топора переделано из такого вот молотка.
Ладно. Выходит книжка «Валькирия». Тут уже художник даже первую главу читать не стал, а меня просто попросили в издательстве описать, какой эпизод я хотела бы видеть на обложке. Ну, я, естественно, выбрала самое выигрышное: прекрасная девушка, вся такая воительница, вся в кольчуге, тут пёс должен большой около неё быть, а на заднем плане голый гражданин привязан к берёзе. Что касается гражданина, то он уже не семнадцатилетний юноша, а состоявшийся мужчина. Ну, вроде бы, всё объяснила. Прихожу, смотрю. Тут у меня уже просто пол уходит из-под ног. Ну, девушка - ладно... Хотя он её увешал серьгами, кольцами - а ведь на первой же тренировке говорят, что нужно всё снимать, потому что мало ли за что ты можешь зацепиться — без уха уйдёшь, без пальца, всё что угодно может быть. Ну, ладно, это мелочи. Но что касается гражданина - тут мне, знаете, натурально поплохело. Вместо жилистого профессионала рукопашного боя там свисал с этой берёзы такой пухленький митёк - кошмар какой-то! Верёвки -и между ними свешивается живот! Совершенно отвратительное зрелище. Я говорю: «Это что?»
Он: «Ну ты ж сама написала, что он такой уже... мужчина». Я: «Так он что, дожив до этих своих лет, с дивана не слезал, что ли? Он же воин!» То есть это такой несколько усушенный в жилистую сторону Шварценеггер должен быть. Художник надулся, заявил: «Я так вижу».
Вы знаете, что меня спасло? Меня спас женский коллектив издательства. На мои истошные вопли со всех кабинетов начали выплывать тётки, которых заинтересовало, что ж такое происходит. В итоге каждая приходила, выслушивала мою пламенную речь, очки приподняв, вглядывалась, после чего говорила: «Такие мужчины нам не нужны! Исправьте!»
Художник, надувшись, ушёл в другую комнату переделывать. Я одним глазом заглянула — он из какого-то анатомического атласа торс такой мускулистый перерисовывал.
Или когда книга стихов моя выходила. Звонит в какой-то момент Павел Молитвин и говорит: «Они тут обложку нарисовали, я её забраковал».
А мне любопытно, я говорю: «Что ж там было нарисовано?» И он рассказывает: «Я к ним прихожу, к художникам, говорю, показывайте обложку, - они показывают: какое-то окошечко открытое, занавесочки розовенькие, рюшечки, оборочки, воланчики, кружавчики... Лиричный-лиричный пейзаж, берёзоч-ка такая кудрявенькая — и пёрышко пуховое планирует. И вот, - Паша рассказывает, - я их спрашиваю: «А вы стихи-то читали?» «А чего их читать, дамские стихи? Что там ещё нарисовать можно?..»
«ВСЁ, ЧТО МНЕ ЗДЕСЬ ПОНАДОБИТСЯ, Я МОГУ СДЕЛАТЬ СВОИМИ РУКАМИ»
А новое переиздание «Волкодава» чаша сия миновала или тоже есть что рассказать?
Ну а как же... Чтобы не размазывать, упомяну только обложку «Истовика», к придумыванию которой я была допущена прекрасным художником Сергеем Шикиным. По изначальному замыслу, на ней Волкодав-каторжник рукой теребил ненавистную цепь. Я принялась доказывать, что за семь лет она успела стать для героя пусть противным, тягостным, унизительным, но... предметом одежды! Что её теребить, да ещё и без выраженного (на лице) желания тут же разорвать и проломить головы недругам?.. И я предложила дать герою в руку орудие труда, а Сергей с этим согласился. В итоге он увековечил на обложке мой личный молоток каменщика, так и не отмытый после складывания печки в 2009 году. Вот такая история...
Печки?
Я последние годы почти безвылазно живу у себя в деревне, как в IX веке, зимой людей вообще неделями не вижу, обо всех делах разговариваю со своими собаками, ну и какие-то ремёсла тех времён осваиваю. У меня там есть собственная печка, почти русская, отличается только формой горнила — не полуцилиндр, а полусфера; есть погреб. В общем, на самом деле не так там всё и плохо, в деревне.
Пощупать, как всё было, - это понятно, но разве сейчас есть смысл уметь складывать печку или, скажем, ставить силки? Ведь мир изменился, и сейчас среднему человеку нужны совсем другие умения и навыки.
Ну, силков я не ставлю - по образу питания я веган-сыроед, уже почти три года. А в остальном вы правы — не обязательно. Только как иначе прикажете писать про «там и тогда»? Если ни разу не готовил в горниле дровяной печки, не ходил по снегу босиком, не пил родниковой воды, хотя бы в основах не представляешь себе верховой езды, плавания под парусом, рукопашного боя, основ традиционных искусств и ремёсел?.. Без этого и плодятся инкубаторские фэнтези-боевички, которые на другой день забываются.
Что касается нужности этих умений среднему человеку...
Во-первых, я - не средний человек. Вряд ли средний человек на повседневной основе занимается писанием книг в жанре славянского фэнтези! (Смеётся.)
Во-вторых... «Ненужных» умений не бывает в принципе, любое может выручить в самый непредсказуемый момент. Откуда нам знать, что готовит завтрашний день? В 2010 году после страшного урагана наш посёлок месяц сидел без электричества. Так вся улица у меня колбаску и сметану держала в погребе (тогда ещё строившемся). Я только кульки из угла в угол перекладывала, когда смотрела, где надо копать... И те, кто не желал наживать гастрит, сидя на «растворимой» лапше, тащили ко мне крупу и фасоль — сварить в печке, которая вообще не остывала.
Ну и в-третьих. Знаете, насколько русским себя чувствуешь, понимая: вот моя земля, мой дом, и всё, что мне здесь понадобится, я могу сделать своими руками!
А от современных умений и навыков я совершенно не открещиваюсь. У меня и компьютер с Интернетом, и лазерный принтер, и автомобиль, и электроинструмент... Я просто к тому, что от корней отрываться не надо, без этого человеку плохо живётся.
С портала "Культпросвет"
31 мая 2014. Игорь Зотов
Матерь «Волкодава» и мастер русского фэнтези Мария Семёнова написала титульную книгу популярной саги почти 20 лет назад - в 1995 году. В 2003-м цикл, казалось бы, свернулся, а нынешней весной вдруг появился роман "Волкодав. Мир по дороге". Его действие хронологически предваряет события первой книги. Питерская писательница рассказывает о чтении классиков и о влиянии мифа на современную жизнь, о том, для чего спустя 11 лет она вернулась к праистокам саги, и кто идёт на смену Волкодаву.
Помню, как несколько лет назад в "Школе злословия" вы достойно отражали "удары" Авдотьи Смирновой и Татьяны Толстой...
- Спасибо. После съёмок вышла смешная история. Если помните, в каком прикиде я там была (я запомнил черную майку - И.З.), – то для телевидения это совершенно нормально. Но потом я пошла на встречу в пафосный ресторан, и меня не впустили, сказали: "У нас тут место приличное!" Пришлось идти в пирожковую.
Ваша последняя по хронологии книга "Волкодав. Самоцветные горы" произвела впечатление финальной. Почему вы пошли вспять и написали книгу о молодом Волкодаве?
- Это произошло не вдруг. "Волкодав" - про то, как человек собирался совершить месть и погибнуть, потому что никакого будущего для себя не видел. Но помереть ему не дали, пришлось жить дальше. И тут он обнаружил, что на свете масса всего интересного - девушки, книги, которые можно научиться читать и много полезного вычитать. Он не просто забубённо идет к цели, за которой стенка и больше ничего. "Истовик-камень" и "Мир по дороге" - о том, каким Волкодав пришёл в замок Людоеда в первой книге, и почему он был таким.
Продолжения не будет?
- Может быть, в каком-нибудь рассказе Волкодав и появится. Я на эту дверь замок с арбуз не вешаю, но и открывать пока не планирую. Меня распирает другой замысел. Захотелось изобрести персонаж того же калибра. Сейчас я собираю необходимые сведения, разрабатываю персонажей.
читать дальшеВ каком мире это происходит?
- В том же, только на тысячу-другую лет раньше. После межпланетного столкновения. Там ещё вечная ночь, но она понемногу рассеивается. Царит зима, с ума сойти можно, но летом уже кое-какие оттепели. Народ большей частью сосредоточен по оазисам, рядом с горячими ключами - к ним сползлись и звери, и люди.
А что там с мифологией? Это будут первые люди на планете?
- Нет, далеко не первые, за ними уже тысячелетия. Там есть огромная империя, о которой ко времени Волкодава уже практически забыли. Катастрофа "вынесла" всю её сердцевину. Остались лишь выселки и земли, заселённые вольными варварами. В этом пограничье всё действие и разворачивается. А мифология - та же, по индоевропейскому образцу. В этом мире происходит то, о чём хранят память и современные мифологии - вселенская катастрофа. Жили боги. У Бога Грозы некто змееобразный утащил то ли невесту, то ли жену, тот рассердился и пошел её отбивать. А мир в связи с этими событиями стал развиваться динамичнее.
У мифа про змея и деву есть и другие – мирные толкования. Например, психоаналитическое: молодой воин отбивает у старого жену... И никакой вселенской катастрофы.
- Любую сказку можно истолковать и по Фрейду, и по Проппу, и по другим теориям. Но отголоски вселенской катастрофы ясно прочитываются в самых разных мифологиях.
Как в истории ковчега?
- Да, у древних греков людей и животных от потопа спасал сын Прометея.
Вы часто критикуете современное фэнтези. Говорите, что герои ведут себя не мифологически...
- Я отношусь критически не к жанру фэнтези в целом, а к тем его образчикам, что плохо написаны. Когда в книге обычные персонажи по воле автора начинают вести себя как герои мифа, получается маразм. В мифологических сказаниях описываются герои, запредельные для обыденной жизни, они не просто действуют за пределами морали и этики, они совершают жуткие поступки. И в "Волкодаве", и в моей новой работе меня интересуют люди: как они живут, как решают свои проблемы, как борются за добро и правду в их понимании. И лишь потом нечаянным образом выясняется, что их поступки влияют на все круги мироздания. Персонажи приводят в порядок свой маленький мир, а вскоре оказывается, что это здорово повлияло на порядок вещей всего мироздания. Они, по сути, оказываются помощниками богов, в которых верят. В новой книге тоже будет перекличка событий. Там и богам придётся круто, но они успеют позаботиться о своих смертных чадах. Ведь тот же Волкодав, он живёт своей жизнью. К нему не приходил мудрец с седой бородой, не вещал: "На тебе сошлись звёзды, иди, спасай мир!" Нет, он просто живёт, но живёт так, что постепенно привлекает к себе внимание свыше. И в итоге оказывается, что именно он - смертный помощник высших сил - стирает язву с лица мира.
На ваш взгляд, какими мифами живут наши современники?
- Каждый своим. Я уверена, что мои мифы, например, совершенно не пересекаются с вашими. Каждый из нас считает, что в мире есть какие-то закономерности. Для меня - одни, для вас - другие... Где-то они пересекаются, но далеко не во всём.
Но ведь в своей основе наши мифы ещё с тех времен, и точки пересечения у них как раз в древних мифологиях.
- В какой-то степени это так. Корни любой мифологической системы залегают на границе одушевлённого и неодушевлённого миров. Возьмите китайца и шведа, и покажите им красный цвет - их организмы слегка напрягутся. Покажите зеленый - слегка расслабятся. Но каждый народ делает из этого свои выводы, сообразные тому месту и антуражу, в котором он живёт. Да, самые глубокие корни у всех мифологий одни. Но затем начинаются расхождения.
Как вы думаете, отчего у вашего цикла нет в России стольких поклонников, как у толкиенского, по сути - чужого?
- Толкиен - как первый мужчина, первая любовь, первая собака у собачника! Были потом и лучше, но первый всегда запоминается... Толкиен появился, когда многие вообще не знали что такое фэнтези. Я, например, прочитала его книги, когда никаких переводов и в проекте не было. Случайно купила старую книгу с "Хоббитом" и "Властелином колец". Тогда мне понадобилось немалое внутреннее усилие понять, что книга может быть и такой... Я же выросла в соцреализме, а там, кроме легких отступлений вроде повестей Виталия Губарева, очень мало чего было... Когда я прочла первую книгу, поняла, что немедленно помру, если не узнаю, что дальше. Вечерами сидела в Публичной библиотеке и читала. Это была одна из двух художественных книг, которые я читала в Публичке. До тех пор я там изучала только специальную литературу. Я понимаю, какое впечатление Толкиен произвел на читателя. Не было ничего и вдруг... Он ведь и на Западе такое же впечатление произвел: народ бегал с плакатами "Фродо в президенты!"
Славянским фэнтези сегодня занимаетесь лишь вы и несколько ваших коллег. Способен ли этот жанр обрести популярность, сравнимую с толкиеновской?
- Я спокойно к этому отношусь, думаю, хватит уже нашей стране того, чтобы все и стройными рядами... Есть я, есть мои сподвижники реконструкторы, которых еще 20 лет назад не было. Что-то уже развилось и будет развиваться, появятся авторы, которые проведут свои исследования, влезут в вопрос, напишут хорошие книги.
Как православная церковь относится к тому, что вы и ваши сподвижники "рекламируете" языческую мифологию?
- Мне глубоко безразлично, как к этому отнесется любая общественная организация, будь то церковь, кришнаиты, или организация лесбиянок... А вдруг завтра придут к власти фашисты, и всё прихлопнут? Пока этого не произошло, буду писать. Любая религия, когда читаешь про неё в книге, кажется в своих теоретических посылках прекрасным, благородным и светлым учением. Беги и вступай! А начинаешь изучать, что последователи этого учения вытворяли в реальной жизни... Что есть в мире более светлого, чем христианское учение? А вот, пожалуйста, - и европейская инквизиция, и русский раскол...
Не думаете ли вы, что разрушительное действие на мировые религии оказывают древние мифологии, от которых люди не в силах отказаться?
- На свете существуют не только дедушка Фрейд и дедушка Пропп, но и, например, Конрад Лоренц, нобелевский лауреат, основоположник этологии - науки о поведении животных. У него кроме популярных "Кольца Соломона" и "Человек находит друга", есть еще и замечательная книга под названием "Агрессия". Она завершается рассуждением об агрессии биологического вида homo sapiens. Примерно так: если однажды на земле появится некое запредельно прекрасное учение, и случится так, что все люди воспримут его, и оно распространится на весь мир, то неизбежно настанет момент, когда оно разделится на основную часть и на еретическую. И тогда начнётся непримиримая борьба, дойдёт до костров. Это к тому, что существует внутривидовая агрессивность самого человека, и если бы её не было, мы были бы стаей кефали.
Но ведь всякая агрессия на чём-то основывается. Я хочу сказать, что, вероятно мировые религии, какими бы светлыми и сильными они ни были, разрушаются под воздействием древнейших мифологий, таких, как, например, мифология рода...
- От богов природных стихий, от богов, персонифицирующих человеческие качества, никуда не денешься. Это те круги мироздания, в которые ты обязан вписаться. Языческая мифология и посвящена тому, как вписаться в эти круги и ритмы. Естественно, для того, чтобы плодится и размножаться. Мне кажется, если что и разрушает религии, то как раз почва, на которой растут корни мифологий, то есть внутреннее устройство самого человека. Агрессивность произрастает не из мифологий, она присуща нам, как биологическим существам. Это склонность решать проблемы, делая шаг вперёд. Приближение мужчины к женщине, которая ему понравилась - это тоже разновидность агрессии. Если бы мужчина не испытывал такого рода агрессии, она бы не побуждала его сделать шаг к женщине, и детей бы не было.
То есть цель, в конечном итоге, одна - размножение?
- Да. А если рядом появляется еще и противник, которому надо бы морду набить... Тут нет ничего печального: да, мы такие. Просто нужно осознавать свою природу...
Возможно ли ее изжить?
- Зачем? Вы что хотите самокастрироваться? Запретить себе думать, заковать свои руки в наручники?
Но ведь христианство в каком-то смысле к этому и призывает?
- Думаю, христианство тут совершенно ни при чём. Вот кто-то умный в противовес войне изобрел спортивные состязания. Там тоже морды бьют, и травмы получают, но это уже не война. Нам не избыть нашу человеческую природу, этак мы либо в медуз превратимся, либо в роботов. Боже упаси что-то избывать! Это нужно сознавать, применяться к своей природе и использовать её в мирных целях. Всё можно использовать и во зло, и во благо.
Известны ли вам примеры, когда люди осознавали это и старались избежать агрессии?
- Это есть в исторических хрониках. Сходятся две армии, но вопрос решают поединком своих богатырей. Потом кто-то предложил: зачем богатыри, у вас, мы слышали, есть превосходный певец, и у нас тоже. Пусть они и соревнуются, кто кого перепоёт. Или перепляшет. Люди во все времена понимали, что можно решать по-разному. В какой-то момент самые умные переходили к практическим действиям, и человечество добралось туда, куда оно добралось. Это не значит, что мы умнее наших предков. У нас и сегодня на государственном уровне принимаются решения, как в песочнице, когда трёхлетние дети письками меряются.
В вашем детстве какие книги вы особенно любили?
- Жюля Верна, Майн Рида, первые две про Тома Сойера. Сейчас же для меня писатель номер один на все времена - Джеймс Хэрриот. Настоящая книга - та, закрывая которую, ты понимаешь, что стала чуточку лучше, чем когда ее открыла. Книги Хэрриота - это многотомный заряд деятельного добра. Он пишет про животных не "ой, ты, мусипусечка!..". А так: ему звонят ему среди ночи, и он едет за 40 километров к больной собаке.
Книгу про лошадей "Полжизни за коня" вы писали под его влиянием?
- Нет, под влиянием лошадей! И ещё тех уникальных специалистов, с которыми я познакомилась, когда решила научиться ездить верхом. Так же и "Родная душа" написана: я занялась дрессировкой попавшей ко мне собаки - породы нет, а собака есть. Стала дрессировать, и поняла, что открыла новый мир. Лошадники - люди практических знаний, они не озабочены тем, чтобы изложить свой опыт и оставить его грядущим поколениям. А я начала им откручивать пуговицы, выкручивать руки, шантажом и запугиванием добывать из них истории. За кого-то я сама писала, потом это под фамилией рассказчика публиковалось, кого-то заставляла писать...
Вы перечитываете русскую классику?
- Нет. Когда меня стали публиковать, многие продвинутые люди советовали мне поработать над стилем. И мой родитель сказал: почитай-ка ты "Стихотворения в прозе" Тургенева. Где-то на середине книги я погибла, поняла, что с меня хватит. Меня отвратила личность пишущего. Во всех стихотворениях только и есть: я умру, какой ужас! Точно умру, кошмар! Непременно умру! Вместо того, чтобы жить, автор видит впереди только эту яму. Только её. Двести лет прошло, у классиков были совершенно другие проблемы, они совершенно по-другому их решали... Я считаю, что они представляют только исторический интерес.
Даже Чехов?
- Даже Чехов. Почему они стали классиками? С одной стороны, они решали проблемы на все времена, а с другой - очень злободневные. А мне интереснее понять, как к тем и к другим проблемам относятся мои современники. Трогательное отношение к классикам выливается в то, что у нас не замечают написанного сегодня. Когда я училась в школе, была классика, классика, классика. А зашуганная советская литература присутствовала очень косметически. Громадный фундамент классиков, а на нем несколько хилых, разрешённых советских писателей, которые писали исключительно в жанре соцреализма. Читать их было, как правило, совсем неинтересно... Потом вдруг оказалось, что у нас огромные пласты прекрасной современной литературы, которая достойна изучения в школах. Я несколько лет назад была в школе, и мне рассказали, что теперь там изучают - от души отлегло. Не только Тургенева, но и Гроссмана, и много кого ещё.
Кого из писателей советской эпохи вы любите?
- Ну, конечно, такую глыбу, как Высоцкий. Это очень своеобразная литература, но тем не менее... Чтобы писать своё, мне приходится перелопачивать очень много специальной литературы, так что читать особенно некогда. В своих юношеских литературных поползновениях я неоднократно напарывалась на язвительное отношение со стороны взрослых. Я ведь, как почти все, со стихов начинала... И часто слышала: тоже мне, Пушкин нашелся... Но ведь поэт обязан на Господа Бога равняться. Когда ему говорят: вот великая тень, а ты обречен всю жизнь суетиться, - это неприятно. Может быть, поэтому я немного фрондирую по поводу классики.
Вы назвали книги о Томе Сойере. Марк Твен был очень весёлый писатель, в его книгах много юмора. А вот про жанр фэнтези, включая и ваши романы, говорят, что его отличает полное отсутствие юмора, звериная серьезность.
- Да-да, хорошо помню, как стоя под окошком Бекки Тэтчер, Том собирается зачахнуть от любви, а тут на него хлынул целый поток воды... Да, в "Волкодаве" юмора не сильно много. Я выросла рядом с отцом, который в два года от рождения перенес полиомиелит, и никогда не знал, что такое бегать, прыгать, кататься на лыжах или велосипеде. При этом он воевал! И не писарем при штабе - разведчиком! Мальчишкой в 9 классе он знал немецкий язык, а кроме того, увлекался радиоделом. И в войну работал с рацией в городе Тихвине. По причине секретности, он 40 лет вообще не числился в списках, и только при Горбачеве его признали ветераном КГБ. К тому же, он был сыном врага народа, но выучился, стал доктором наук, профессором... Возможно, в мире и есть более блестящие умы, но таких, как отец, я лично не видала. Я это к тому, что чем более интеллектуально и духовно одарён человек, тем больше ему присуще чувство юмора. Моему отцу юмор был присущ в великолепном варианте: никто не умел лучше него пошутить над собственными физическими особенностями. От своей болезни он не отгораживался, не заслонялся. Как-то они с мамой поехали по Волге на пароходе, и вот он присылает мне письмо: сегодня все пошли на пешеходную экскурсию, а мы посидели в скверике, потому что один из нас все равно бы отстал... Единственный способ забороть страх - это смех. И вообще, смех - это лучшее средство изгоняющее страх и смерть. Смерть нужно посрамить. В русской традиции поминки никогда не были торжественно-траурным мероприятием. Напротив, народ на поминках хохотал впокатушку. О покойном вспоминали самые смешные и озорные случаи. Это же идет из недр человеческой природы. Хохотать изо всех сил, а потом еще, извините, и потрахаться. Это совершенно физиологический позыв, потому что дыру, проделанную смертью, нужно поскорее залатать, посадить в этой яме новую жизнь. Герой моей следующей книги так и будет себя вести. А у Волкодава, да, с чувством юмора туговато. Но он превозмогает свои несчастья тем, что понимает: в жизни можно ещё многому научиться. А это я уже взяла из опыта моего деда, который много лет просидел в лагере в Норильске. Вернувшись, он рассказывал, с какими людьми там познакомился, как выучил английский язык. С ним вместе сидели учёные мирового уровня, они рядом махали лопатами, строили железную дорогу Дудинка - Норильск. Читали таким же зекам лекции, от которых Оксфорд с Кембриджем сдохли бы от зависти. Волкодав в "Истовике-камне" сидит на каторге с подобными людьми. Выйдя оттуда, он знает половину языков своего мира, может цитировать по памяти классическую поэзию... Кстати, когда вышел "Истовик-камень", в издательство пришло письмо, - обратный адрес в нем длинный цифровой код, - в котором мне написали примерно так: Мария, сразу видно, ты человек непростой судьбы, если бы сама не сидела, ты бы так не написала... А я всего лишь использовала литературные источники и рассказы моего деда.
Вы достигли того уровня, когда можете писать, ни на что другое не отвлекаясь?
- Уровень приходит и уходит. Книжки ведь пишутся непредсказуемо. У меня как-то случились несколько лет застоя, когда медленно уходили мои родители. Меня так скрутило, что в какой-то момент я решила, что все свои книжки я уже написала... К тому же, я всегда могу подстраховаться переводами, не гнушаюсь поработать в соавторстве...
Восемь лет назад режиссер Николай Лебедев экранизировал "Волкодава", но вы остались недовольны результатом. Какого режиссера вы бы сами выбрали?
- Ничего не понимаю в режиссерах, но, может быть, того же Лебедева, - знакомый черт лучше незнакомого! Один и тот же режиссер в разных фильмах разный. Владимир Бортко снял когда-то гениальное "Собачье сердце". Потом он колебался, экранизировать "Тараса Бульбу" или наш с Андреем Константиновым "Меч мёртвых" и что-то собирался в нашей книжке менять. Потом он всё же решил снимать "Бульбу", и я облегченно вздохнула. Как-то среди ночи я случайно попала на середину его "Бульбы". Смотрела, корчилась, извивалась, - как хорошо, что боженька мимо пронёс! По-моему, он снял совершенно кошмарный фильм и по идейной направленности, и по тому, как сделан.
Вы употребляете в книгах множество старых, читателю часто не знакомых, русских слов. Берете пример с Солженицына?
- Словарь Даля - моя настольная книга, чуть не в каждой фразе им пользуюсь, и все больше прихожу к выводу, что собственного языка мы не знаем. У Солженицына в "Словаре языкового расширения" были свои цели: он хотел, чтобы эти слова снова вошли в обиход. Например, для английского языка слова "генерал" или "лейтенант" менее чужие, чем для русского; тоже не родные, но не слишком. Со скрипом можно допустить в англоязычном фэнтези генералов и лейтенантов. Но когда они лезут в фантастику, даже не в переводную, а написанную на русском!.. Когда в сценах с древними славянскими воинами употребляют слово "сэр"... Вот вам пример: едут у меня герои в санях. Там, где метель ещё не замела, они едут по следу, оставленному накануне. Как он называется? Сначала я написала "колея", а потом думаю: какая же это колея? Колея от слова "кол", "колесо", а у меня сани. Наверняка, было какое-то слово. Копалась в интернете, смотрела в словарях, и нашла - "полозновица" от "полозьев", от "полоза". Мне стало интересно, а кто-нибудь употреблял в литературе это слово? Погуглила, оказалось - Виктор Астафьев. И все-таки нужно чувство меры, чтобы язык оставался современным, чтобы читатель не лез за каждым словом в словарь. К тому же, находя кучу синонимов, имеющих отношение к старому быту, я стараюсь брать интуитивно понятные, или употреблённые не так, как употребляем его мы. Это же страшно интересно: читать текст, не заглядывая в словарь, но чувствуя дыхание той эпохи. Я хочу посоветоваться в издательстве, чтобы оставить такие слова вообще без сносок. Если читателю будет непонятно слово кувикла - это старинный музыкальный инструмент, на которой играет персонаж, он поглядит в словаре. А не захочет, будет читать дальше.
Как вы относитесь к недавней моде на "вампирское" фэнтези?
- Никак. Я делю книги на хорошие и плохие, и если книга про вампиров, то для меня она не приобретает ни особой притягательности, ни особого отторжения. Если бы мне сказали: Семёнова, кранты, деваться некуда - ты пишешь про вампиров! - я напишу. Но это будут немножечко не те вампиры, которых вы ждете. Я влезу во всё, и те ещё будут вампиры! И про черепашек ниндзя напишу, не опустив планку. Всем кажется, что в отличие от научной фантастики, фэнтези писать просто. Хотя этот жанр требует знаний: история, этнография, антропология, оружиеведение, геральдика, нумизматика, историческое правоведение. Отличаются эти две разновидности фантастики только подбором наук. Был у меня зубодробительный случай в литобъединении. Дама принесла рассказ, все читают. Евангельская история: пришел благородный прогрессор учить землян, а те его на крест потащили. И там все время повторяются слова "четвертая планета от солнца, четвертая планета от солнца"... Я деликатно интересуюсь, а что это вы написали? Она: ну, это библейская история, только методами научной фантастики. Я спрашиваю: а земля от солнца которая планета? Дама призадумалась... Потом говорит: так вы считаете, мне на астрономию нужно подналечь? Я тихо свинтила...
Вообще же, это великое искусство - изобразить великое знание! Мне говорят: вы знаете скандинавские языки... А я их не знаю, просто, когда я ощущала необходимость их употребить, я шла в университет и терзала филологов. Но в сравнении со специалистами, я, конечно же, ничего не знаю. Я приоткрыла дверь в этот мир, и воскликнула: а-а-ах! Потом я передам это "а-а-ах!" читателю. Писательская фишка в том и заключается, чтобы понять, что есть миры, которых мы не знаем, и приоткрыть читателю дверь туда. А он, если захочет, войдёт.
№7 (131) за 2014 год. Лин Лобарёв
Наш сегодняшний собеседник - человек, безусловно, известный всем любителям отечественного фэнтези. Ведь это автор, который в своё время создал новое направление российской литературы, причём не только задал его канон, но и до сих пор остаётся самым опытным игроком на этом поле: историк, писатель Мария Васильевна Семёнова. Формальным поводом для встречи стал выход новой книги, поэтому с неё мы и начнём наш разговор.
«ВОЛКОДАВ МЕНЯ ЗА ШКИРКУ ВЫТАЩИЛ»
Почему «Волкодав. Мир по дороге» шёл к читателю так долго, больше десяти лет?
В какой-то момент я сочла эту эпопею завершённой, но затем, посоветовавшись с издательством, всё же решила написать ещё одну книгу. К тому же мне приходилось раз за разом объяснять читателям, о чём же «Волкодав»... А он о том, как человек, который одиннадцать лет шёл к мести и собственной гибели, потому что не видел для себя никакого будущего, опять учится жить. Просто потому, что небо - голубое, а трава - зелёная, это уже повод жить. И я подумала: надо написать книгу о том, как Волкодав, выйдя с каторги, начал превращаться в этого зверюгу мрачного... Но когда герой «явился» на мой зов и пошёл по фабуле, которую я ему приготовила, всё развернулось совсем не так. Он сам говорит в титульной книге, что, мол, четыре года боролся со злодеями, кого-то охранял, кому-то служил... Ещё - вспоминает, как был в большой войне, покрутился во всех этих ужасах. После чего занялся мирным трудом, но опять не всё было гладко, клочья шкуры своей оставлял... Подраться пришлось, конечно, в первой же главе.
Я специально семь лет не смотрела сериал «Молодой Волкодав». Лишь урывками и случайно — и это меня только укрепило в мнении о его качестве. А целиком принципиально не смотрела. Боялась, во-первых, впасть в полемику, а во-вторых - что сценаристы независимо от меня вышли на то, что у меня было в заготовках. И верно, выяснилось, что до некоторой степени творческая мысль совпала, они его втравили в турнир... Правда, я от этой идеи со временем отказалась, Волкодав у меня деньги трудом зарабатывает. Всегда когда у персонажа есть выбор, я проигрываю в голове последствия, весь этот «веник возможностей», и выбираю самое заковыристое, из чего больше можно выкрутить интересного для сюжета или для характеров всяких «дикообразных» персонажей. Слава богу, с сериалом я ни в полемику, ни в соревнование не впала.
Чтобы заняться «Волкодавом», понадобилось очень серьёзно себя в руки взять. И герой явился на помощь. Правда. Последние годы у меня не отмечены бурным выходом книг, и тому были вполне материальные причины. Медленно уходили родители, с которыми я до невозможности была близка... И жить оказалось не для кого, и творческий полёт стих... В общем, Волкодав меня за шкирку вытащил.
читать дальшеУ него как раз есть опыт возвращения к жизни.
И вытаскивания других, да. И в этот раз он проделал такое с собственным автором. Я так разогналась, пока «Мир по дороге» писала, что чуть ещё одну книжку про него не начала. Пришлось сделать превеликое усилие, чтобы героя отпустить. И этот психический разгон я теперь пустила на другой проект. Тот же мир, но весьма слабо узнаваемый: дело происходит за полторы-две тысячи лет до известных по «Волкодаву» событий, в первые годы после падения некоего небесного тела. Об этом периодически в книгах упоминается. И вот в мире воцарилась непрекращающаяся зима. Я долго думала, как облегчить героям жизнь, чтобы они не вымерли в ледяной пустыне. И пришла идея о таких оазисах, горячих ключах, возле которых возникают городки, деревни.
То есть пустыня-«перевёртыш»: в обычной пустыне есть оазисы прохлады посреди жары, а у вас наоборот - очаги тепла посреди холода?
Да, именно так. Небеса перманентно хмурые, люди делятся на тех, кто помнит солнце, и тех, кто его не помнит, и на этом фоне разворачиваются приключения двух братьев, которые, надеюсь, будут интересны читателю.
Мария Васильевна, вы литературная хулиганка, каких мало.
Почему?! (Смеется.)
Даже началось всё с того, что вы буквально «сломали об колено» канон фэнтези, начав книгу тем, чем порядочное фэнтези должно заканчиваться. Конечно, это работало на задумку: жизнь, побеждающая всё, даже достигнутую цель... Но я помню, что впечатление было сильное: сюжет, начавшийся с конца... И сейчас вы, получается, опять весело глумитесь над каноном: вы рассказали совершенно типовой, стандартный постапокалиптический сюжет таким добром сейчас забиты полки всех магазинов, - только вывернутый нестандартным и неожиданным образом...
Да. Я давала некоторые уже написанные, начальные части этой книги проверенным друзьям, опытным литераторам, почитать. И они говорили, будто знают, что с каким героем случится. И не угадали же! Вся книга построена на том, что предсказуемые, казалось бы, линии сюжета будут развиваться совершенно не так, как думает читатель...
А ещё психология героев типового постапокалипсиса - да и типового исторического фэнтези, если честно, — это психология нашего современника. У вас же, если это мир Волкодава, да ещё в древности, явно будет совершенно иначе, у вас герои по-другому чувствуют, по-другому реагируют...
Собственно, «Волкодав» ведь и зародился как определённый протест. Я имею наглость думать, что более-менее представляю себе менталитет человека прошедших времён. И я обратилась к фэнтези, потому что это наиболее подходящий жанр для того, чтобы такой менталитет показывать. Если написать честный исторический роман так, как, я считаю, его надо писать, то получится «Тот, кого я всегда жду» (коммерческий вариант названия — «Валькирия»). Сколько раз я ругалась с продавцами в магазинах, обнаружив его на полке с фэнтези!.. Нет там никакого фэнтези, у персонажей всего лишь другое мировосприятие.
А ведь большинство авторов этого не учитывают, просто не задумываются, и дают главному герою современную психологию.
И именно поэтому фэнтези - такой... дискредитированный жанр.
А если вернуться к первому «Волкодаву»: книга ведь явно была продиктована потребностью высказаться. У неё был очень сильный посыл, как сейчас говорят, «месседж»: «Жизнь всегда побеждает; пока человек жив, ему есть для чего жить дальше». Можно ли сказать, что остальные книги цикла скорее поясняют отдельные аспекты этого высказывания?
Когда появляется какой-то серьёзный замысел... Нужно некое шило, чтобы заставить героя слезть с дивана и пойти на подвиги, а пока он добивается цели, ему неплохо бы увидеть, что эта цель — всего лишь подход к чему-то большему. Волкодав одиннадцать лет шёл к тому, чтобы отомстить Людоеду, а мысль «уронить» Самоцветные горы ему вообще в голову не приходила. А потом он своими действиями начинает привлекать к себе внимание свыше. Если Конана-варвара, например, направляют его боги, то Волкодав просто живёт так, что постепенно на него с небес начинают обращать внимание. И его постепенно направляют к мысли, что даже богам иногда нужна помощь маленького и слабого человека. Сначала Волкодав учится читать, потом три года сидит в библиотеке, а потом до него постепенно доходит, что такое Самоцветные горы, что будет, если сломать эти ворота, и он решает, что должен попробовать. И высший духовный момент в его жизни - когда он объединяется со своим мечом, не совсем уже на этом свете находясь, и вышибает эти ворота. И потом его буквально на атомы разносит. А на том свете ему говорят: за такую жизнь и за подвиг вот тебе ещё один шанс и возможность восстановить твой погибший род.
Это последующие книги, развитие сюжета. А «Мир по дороге» и «Истовик-камень»?
По поводу «Истовика» - я долго сомневалась, но по зрелом размышлении решила, что эта книга должна быть написана. В ней отразилась история моей семьи. Когда книга вышла, в издательство приходили письма. Одно из них было с длинным таким буквенно-цифровым кодом вместо обратного адреса. Сводилось оно примерно к следующему: Мария, зона знает теперь, что ты - человек нелёгкой судьбы. Если бы ты не сидела, ты бы так это не написала. Я. конечно, не сидела, но в сталинских лагерях сидел мой дед. И он рассказывал, что с ним рядом учёные мирового уровня лопатой махали. И они, чтобы духовно не сломаться, читали лекции своим сокамерникам. Дед там английский выучил, которого не знал. И мне хотелось это показать. Не борьбу какой-нибудь рудничной мафии — показать, что там герой встречает людей, которые его личность формируют, ограждают от зла душу мальчишки.
Фактически именно они помогли ему не сломаться, остаться человеком.
Да. Причём на каторге он встретил человека науки, а в «Мире по дороге» встречает уже человека веры. Везёт ему непроходимо на хороших людей - в этом в основном и заключается фэнтезийность моих книг.
А вот ещё немного про литературное хулиганство. Почему все книги о Волкодаве начинаются с одной и той же фразы?
А мне так нравится! Просто хулиганство (смеётся). Там же такого хулиганства немерено. Например, в какой-то момент Волкодав читает и пересказывает знаменитые «Чёрные хроники Арды». Это, конечно, не пародия, а скорее дружеский привет автору понравившейся мне книги...
«ПОЧЕМУ БЫ НАМ НЕ ЗАТЕЯТЬ ТО, ЧТО СТАНЕТ ТРАДИЦИЕЙ ДЛЯ НАШИХ ПОТОМКОВ?»
Мы заговорили про менталитет... У западных авторов есть несгибаемая опора - артуровский миф. Этот канон у них не нарушался, не прерывался, и практически любой западный читатель может себя мысленно «продолжить» в те времена. А у нас нет такой возможности, ведь христианизация славянских земель прервала изначальную традицию и практически насильственно задала новую...
Традиция языческих времён рассеяна везде и всюду, и нужно лишь минимальное прилежание и желание, чтобы её обнаружить. Вот взять, к примеру, нынешних неоязычников: их много ругают, иногда и за дело... Да, я прекрасно понимаю: ни то, что они рассказывают, ни то, что считаю истинным я, не соответствует тому, что на самом деле когда-то было. Ну и хорошо! Любая вера, любая религиозная система движется, развивается. Например, какая-нибудь пара в пантеоне - мужское и женское божество - они на одном этапе мать и сын, на другом муж и жена, а потом отец и дочь. Ну, раз так получилось в истории нашей страны, то почему бы нам на этом пепелище не затеять что-то, что станет традицией седовласой для наших потомков? Вообще, я спокойно отношусь к любой религии - до тех пор, пока эта религия не начинает бить себя пяткой в грудь и кричать, что истина у нас, а все остальные - гнусные еретики. А такие тенденции в последнее время наблюдаются.
«Я молюсь своим богам и не посягаю на чужих».
Да, именно, это фраза Волкодава. За ним же стоит одна из самых старших традиций, к тому же он, сидя на каторге, зубами за неё держится, даже до определённого фанатизма. Для него это - единственное, что держит на плаву... Я считаю так: давайте мы в своих языческих поползновениях - у кого они есть - будем признавать право на существование за другими вариантами, давайте не будем пытаться установить какую-то одну истину в тех книгах, в которых пытаемся создавать реконструкции. Давайте не будем плевать в христиан и другие религии, и они пусть от этого воздержатся.
Ещё в артуровской традиции есть архетипический сюжет, точнее, два: это встреча деревенского простачка с мудрым наставником (будь то Артур и Мерлин, Люк Скайуокер и Оби-Ван Кеноби или Фродо и Гендальф), и это пришедшее в упадок королевство и добрый король в изгнании. Есть ли такие базовые сюжеты в славянской традиции?
Сложно сказать. Вот, например, когда в нашей литературе описывают враждебные отношения с соседней державой, начиная от хазар и заканчивая ливонским орденом, то со страшной силой лезет сорок первый год, у некоторых - слегка разбавленный татарской конницей. Сколько раз я тому же Лебедеву (режиссёр фильма «Волкодав». — Прим. МФ) доказывала, что настоящая трагедия — это когда недругов пригласили на праздник, а они достали оружие. Так нет — режиссёра заворожили несущиеся конские копыта. В сериале «Викинги» тоже решили разобраться с непокорным соплеменником и устроили на него конный набег. Стыд для любого, кто более-менее в викингах разбирается. Так что у нас любой конфликт с сопредельной державой - это «пришли нехорошие, устроили сорок первый год, а потом наши возьмут Берлин». То есть получается, что наш «базовый сюжет» если и существует, то сформирован был совсем недавно.
И что с этим делать?
Головой думать, а не учебником по истории пятого класса.
То есть все же с нуля создавать канон, полностью заново?
Нет, не с нуля, а посмотреть, какие реально были взаимоотношения с теми же немцами, которые себя вели, как утверждают историки, совсем не как в фильме «Александр Невский», с теми же татарами. Нужно найти что-то нестандартное, благо в реальной истории такого полно! И почему все прут в одни ворота?! Я для себя это называю «литература троечников». Троечник - это человек, который не знает, что он ничего не знает, лягушка, которая сидит по зрачки в болоте, и её кругозор радиусом десять сантиметров. И ей там всё ясно. Если бы эта лягушка оторвала свой лягушачий зад от болота и хоть на кочку влезла - она бы уже на целый метр видела! У неё бы радиус соприкосновения с неведомым и непознанным увеличился бы на порядок. А у нас если появляются хазары, то уже понятно, что эти хазары будут устраивать конный набег и всех резать. «Как по правде было, не знаю и знать не хочу, но книжку напишу».
Наверное, если бы всё было настолько просто — огляделся вокруг и увидел рассеянную везде традицию, - то были бы и другие удачные попытки. А ведь нет. Есть очень сильные авторы, опытные — Александр Мазин тот же, Валерий Елманов, Александр Прозоров... Юрий Никитин начинал когда-то с похожих вещей. Всё равно: у них в это всё не верится.
Тут важно, насколько ты себя там почувствовал «своим», насколько приблизился к тем временам в языке, в изложении. Потому что в книжке о викингах, когда читаешь, как попаданец думает нашими словами, современными, колорит уже совсем не тот. Опять же, такой главный герой, как правило, либо мастер исторического фехтования, либо матёрый реконструктор... А ты возьми мальчика в домашних тапочках, без знания языка и особых умений, с багажом травоядного современного человека, и чтобы при таких обстоятельствах у него железный стержень открылся.
Вы не представляете, как я ругалась своё время с Лебедевым, почитав его вариант сценария. Кнесинка в фильме «Волкодав» дерётся, как молодой воин, стройная, подтянутая. А я же её специально описала толстенькой, она привыкла, что её на руках носят. И вот эту «домашнюю курицу» к диким котам бросают. Кнесинка же за Волкодава цепляется, потому что иначе - сожрут-разорвут.
И в этой домашней девочке духовный стержень обнаруживается. Мне не столько была интересна её любовная история, сколько нужно было именно этот стержень показать. А в сценарии такого контраста не оказалось, режиссёру хотелось увидеть красивую девушку, которая зубочисткой размахивает. И ещё это ответ тем, кому кажется, что я её историю до конца не рассказала. Это не так. Она там под градом стрел раны перевязывает. Теперь это будет самая настоящая правительница, которая видела, как за неё умирают люди, и это в голове засело до смертного часа, этого она не забудет. Вот её главная история.
«ПОЛЕЗНО ОСТАНОВИТЬСЯ И ПОДУМАТЬ: А ЧТО БУДЕТ, ЕСЛИ ГЕРОЙ ПОСТУПИТ НАОБОРОТ?»
Насколько я помню, «Мир Волкодава» был одним из первых межавторских циклов. Вы много раз говорили, что того, чего вам бы от этого проекта хотелось, не вышло. Единого и согласованного мира не получилось.
Почему-то некоторые авторы не желали никак со мной советоваться, хотя это оговаривалось с издательством. Я совершенно не собиралась подгибать под себя чужую творческую мысль, но реалии мира всё-таки придуманы мной. Единственное исключение — Павел Молитвнн, который проявил безупречную корректность. Когда у него появлялись придумки, он спрашивал моего мнения.
И он очень следил за тем, чтобы не пересечь мне дорожку каким-нибудь своим сюжетом. А кроме того, я ведь знаю истинную талантливость участников этого проекта - и вижу, что они сочли возможным занизить творческую планку, а один из авторов вообще скатился чуть ли не до пародирования.
То есть соавторами вы их не воспринимаете.
Нет. Это даже привело к прекращению творческих и личных отношений, потому что я в издательстве откровенно высказала всё, что думаю. Издательство с ними, видимо, прекратило сотрудничать, и эти товарищи на меня страшно обиделись.
А потом после долгого перерыва появилась книга «Бусый волк», которая формально относится к этому же проекту.
В принципе, да. Её автор - Дмитрий Тедеев, меня с ним познакомили в издательстве. Он имеет отношение не только к литературе, но и к миру боевых искусств, к моему любимому айкидо.
Мы с ним быстро нашли общий язык. Но всё равно вы не представляете, сколько нам пришлось переделывать. Он же порывался писать по принципу «а потом все умерли». Я его рассматривала отчасти как своего ученика, и он, я думаю, придерживался схожей точки зрения. И я долго пыталась внушить ему мысль: если у тебя герой хочет что-то сделать, то полезно остановиться и подумать, а что будет, если он поступит наоборот. Вдруг окажется, что если историю направить немножко в другое русло, то станет намного интереснее...
Каждый элемент должен работать на текст, на мысль?
Да, да, на сюжет, на характер, на настроение. Может быть, ты ружьё заряжаешь, которое выстрелит через три эпизода... У нас предполагалась и третья книга, но соавтор как-то в подполье ушёл. Мы даже думали, что герои к Волкодаву в гости поедут в финале. Надеюсь, что мы всё-таки закончим эту трилогию, потому что наработки уже есть.
А исходная идея была Дмитрия?
В общем-то, совместная. Сидели мы, говорили. Оказалось, что один из моментов титульной книги -упоминание младенца, который родился в руднике и где-то там же сгинул, - нам обоим покоя не даёт. Меня эта мысль не покидала, и Дмитрий тоже этот момент «выцепил» и стал о нём думать.
Тедеев очень хорошо вплетает реалии ваших книг в свои произведения. И я заметил, что в «Мире по дороге» тоже есть своеобразная «сшивка элементов», отсылки на книги других авторов...
Это такое усложнение задачи, способ сделать её более интересной. Знаете, у меня есть такая особенность. Когда стихи пишу, люблю себя в какой-нибудь дикий и сложный размер загонять. И точно так же доставляет дикое удовольствие выкручивать историю, когда Волкодав что-то вспоминает. Причём и тут есть хитрость. У человека ведь с годами память блёкнет, поэтому, когда я реконструирую, я описываю события немного не так, как он их в первых книгах вспоминал.
И я это сознательно делаю, а не из-за какой-то писательской небрежности.
После провальной экранизации «Волкодава» и компьютерной игры по книге поступали ли ешё какие-нибудь предложения? Создание мультсериала или серии комиксов, например?
Комиксы по титульному «Волкодаву», двенадцать выпусков, причём очень хорошие, давным-давно нарисованы и лежат в недрах издательства. Напечатают ли их к нынешнему перезапуску серии - пока не знаю.
«Я ПОЧУВСТВОВАЛА ЖУТКОЕ ЖЕЛАНИЕ ПОХУЛИГАНИТЬ!»
А что побудило вас перейти в другие жанры: мистический триллер «Ошибка 2012», боевик «Скунс»?
Это забавная история. Боевик «Скунс» родился в лихие девяностые, когда масса интересного происходила во всех областях жизни. Приехала из Москвы моя подруга и рассказала, что за Незнанского детектив пишет. И тут у меня загорелись глаза.
Я почувствовала жуткое желание похулиганить на злободневную тему. Спросила: «А драка у тебя там хорошая есть?! Ты мне оставь, я тебе такую картину сделаю - пальчики оближешь!» И с этой драки я начала размышлять над сюжетом: кто бы там мог прийти на помощь герою книги Турецкому, кто был бы этот человек, как бы он там оказался...
И в итоге въехал на страницы готовенький Скунс — с биографией и прочими подробностями. А потом кто-то с кем-то поссорился, и писать прекратили.
А Скунс как персонаж один стоит большинства остальных. Мы же про него две книги написали, и во второй он чуть ли не в главные герои начал выходить. Отдавать его было жалко, какого-то клона выдумывать - глупо. В общем, украли героя. А потом и новый творческий коллектив канул в Лету.
В «Скунсе» вы тоже изрядно потоптались по канонам жанра?
Естественно. А кому, кроме тех же зашоренных «троечников», интересно писать по канону? Это же просто скучно, по-моему. «Пришёл киллер с пистолетом и пустил ему пулю в лоб» - это же ни в какие ворота. А вот залезть на шестой этаж и вареньем измазать, чтобы выглядело страшнее самого кровавого убийства - и получить тот же результат, только через заход «с левой резьбой»... Вот это интересно.
А дальше «Скунса» дописывали уже без вас, да?
Не то чтобы дописывали. После распада творческого коллектива люди, которые вели второстепенные линии, почему-то решили, что Скунса придумали они, и продолжили писать произведения, уже не замаранные моей фамилией. Я почитала и почувствовала себя полностью отомщённой: они настолько не справились с персонажем, что при чтении я совершенно искренне хохотала. И ещё был странный проект. То же издательство решило: пусть люди пишут о том, что им близко, но где-то в тылах будет действовать агенство «Эгида» и в решающие моменты станет появляться Скунс. Я уточнила, будет ли присутствовать там моя фамилия. Мне ответили утвердительно, но оговорились, что это будет что-то в духе «Проект Семёновой» или «Семёнова представляет». А потом выходят первые книжки, и я вижу своё имя аршинными буквами на обложке. Это тот случай, когда дела с издательствами стоило бы задокументировать на бумаге. А некоторые из авторов на меня ещё и обиделись. Ведь моё имя на их текстах им нужно было не больше, чем мне самой. Пётр Кожевников и Феликс Разумовский это поняли.
Сходные ситуации. Только «Волкодава» вы отстояли, а «Скунса» решили не отстаивать?
А как я его могу отстоять, не бегать же мне за издателями. Я уповаю на то, что читатель не идиот, он вполне способен сравнить книги и увидеть разницу. Разумный читатель имеет представление о коммерческих процессах и о том, как моя фамилия там появилась.
«ЭТО НАДО НА ГРАНИТЕ ВЫСЕКАТЬ, ПОТОМУ ЧТО БУМАГА СКРЮЧИТСЯ И СГОРИТ»
Вы всё время издаётесь только в «Азбуке». Неужели другие издатели не пытались вас переманить?
Я пару раз ходила «налево», когда чувствовала, что любовь издательства ко мне утихает (смеётся). С меня срочно начинали сдувать пылинки. А сейчас те люди, к которым я ходила, тоже сидят в «Азбуке», теперь и ходить некуда. К тому же не очень я и любитель такой политики.
Издатели внимательно к вам относятся, не мешают контролировать процесс?
Я не слишком стремлюсь его контролировать. Притёрлись, что называется, друг к другу. А самое главное моё завоевание в отношениях с издательствами - что я работаю без редактора. То есть я сама себе редактор, мне доверяют в этом плане, и когда я отдаю рукопись - её читает потом только корректор. И я потом корректуру просматриваю и уже с корректором бодаюсь. Однажды я дома сижу, читаю какую-то корректуру - и на мою ругань с кухни прибегает мать: «Маша, что такое?» Я показываю: «Вот, и вот, и вот, и вот!». Она говорит: «Ну что ж ты так лаешься?» Маме-то, господи, какое дело до этих запятых, всяких переделанных фраз...
А перлы же бывают восхитительные, например, был «нож с лезвием по верхнему краю» - я как-то сразу представляю себе эту тётеньку, которая сидит исключительно на трёх стульях и правит у меня боевые сцены, обкатанные перед этим в зале айкидо... В общем, мама была очень возмущена моими дурными манерами... А я там орала: «Убью! Зарежу!», распиналась, что отрежу сначала, что отрежу потом... На другой день прихожу в «Азбуку», иду по длинному-длинному коридору - и слышу из-за двери знакомый голос: «Убью заразу! Зарежу! Задушу! Об стенку!..» Заглядываю. Ну конечно: сидит Логинов, читает корректуру...
В нашем книгоиздании притча во языцех не столько даже редактура, сколько обложки.
О да, это чудесная тема. Я могу долго об этом рассказывать. У меня же ещё и с названиями большая проблема: названия моих книжек ну никто не может запомнить. Так же, как мои экзотические имя-отчество-фамилию. Не было ни одной встречи, где меня бы Мариной Семёновной не назвали. «Вы моя любимая писательница, так вот, Марина Семёновна...» Моя первая книжка называлась «Лебеди улетают». Господи! «Ваша книжка "Пролетали лебеди"... "Улетали гуси"... "Вылетали голуби" мне очень понравилась...» — ну и так далее. В общем-то, это тоже отдельная тема, это надо на граните высекать, потому что бумага скрючится и сгорит. Так вот, когда вышла эта книжка «Лебеди улетают», её очень нарядно оформил художник, в своеобразной технике, но очень хорошие картинки. Это был 1989 год. Я её на прилавках вообще не видела. Надеюсь, потому, что её раскупали, как горячие пирожки. Этот же художник оформлял вторую мою книжку. Она называлась «Пелко и волки», вышла в 1991-м в «Лениздате»... Потом совершенно другой человек пришёл ко мне в гости, я ему дарю эту книжку, а он, сам будучи художником, посмотрел и говорит: «Ну вот, а я её видел в ларьке. И решил, что это про установление советской власти на Чукотке».
Ну вот. Потом уже готовится к выходу книжка «Волкодав». Художник прочитал первую главу...
А в первой главе Волкодав у кузнеца старый отцовский молот отбирает. Художник: «А, всё понятно, значит, дальше он будет ходить и всех врагов этим молотком по темечку тюкать». И когда я пришла смотреть обложку, я чуть не упала. Стоит картина - здоровенная, чтобы потом при уменьшении на обложке всё чётко видно было, и на ней откуда-то из кустов вылезает Волкодав с огромным молотком в руках. Что таким делать - не знаю, сваи разве что заколачивать. У кузнеца таких молотков точно не бывает. Да ещё ромбической формы — наверное, чтоб страшнее и чтобы более многофункциональный в бою был. Я ему говорю: «Это чего?» Он говорит: «А всё, поезд уехал, уже не перерисуешь». Мы с ним полдня сидели, придумывали, как из этого молотка сделать хотя бы секиру. И теперь по крайней мере те, кто в курсе, глядя на обложку, могут понять, что это лезвие топора переделано из такого вот молотка.
Ладно. Выходит книжка «Валькирия». Тут уже художник даже первую главу читать не стал, а меня просто попросили в издательстве описать, какой эпизод я хотела бы видеть на обложке. Ну, я, естественно, выбрала самое выигрышное: прекрасная девушка, вся такая воительница, вся в кольчуге, тут пёс должен большой около неё быть, а на заднем плане голый гражданин привязан к берёзе. Что касается гражданина, то он уже не семнадцатилетний юноша, а состоявшийся мужчина. Ну, вроде бы, всё объяснила. Прихожу, смотрю. Тут у меня уже просто пол уходит из-под ног. Ну, девушка - ладно... Хотя он её увешал серьгами, кольцами - а ведь на первой же тренировке говорят, что нужно всё снимать, потому что мало ли за что ты можешь зацепиться — без уха уйдёшь, без пальца, всё что угодно может быть. Ну, ладно, это мелочи. Но что касается гражданина - тут мне, знаете, натурально поплохело. Вместо жилистого профессионала рукопашного боя там свисал с этой берёзы такой пухленький митёк - кошмар какой-то! Верёвки -и между ними свешивается живот! Совершенно отвратительное зрелище. Я говорю: «Это что?»
Он: «Ну ты ж сама написала, что он такой уже... мужчина». Я: «Так он что, дожив до этих своих лет, с дивана не слезал, что ли? Он же воин!» То есть это такой несколько усушенный в жилистую сторону Шварценеггер должен быть. Художник надулся, заявил: «Я так вижу».
Вы знаете, что меня спасло? Меня спас женский коллектив издательства. На мои истошные вопли со всех кабинетов начали выплывать тётки, которых заинтересовало, что ж такое происходит. В итоге каждая приходила, выслушивала мою пламенную речь, очки приподняв, вглядывалась, после чего говорила: «Такие мужчины нам не нужны! Исправьте!»
Художник, надувшись, ушёл в другую комнату переделывать. Я одним глазом заглянула — он из какого-то анатомического атласа торс такой мускулистый перерисовывал.
Или когда книга стихов моя выходила. Звонит в какой-то момент Павел Молитвин и говорит: «Они тут обложку нарисовали, я её забраковал».
А мне любопытно, я говорю: «Что ж там было нарисовано?» И он рассказывает: «Я к ним прихожу, к художникам, говорю, показывайте обложку, - они показывают: какое-то окошечко открытое, занавесочки розовенькие, рюшечки, оборочки, воланчики, кружавчики... Лиричный-лиричный пейзаж, берёзоч-ка такая кудрявенькая — и пёрышко пуховое планирует. И вот, - Паша рассказывает, - я их спрашиваю: «А вы стихи-то читали?» «А чего их читать, дамские стихи? Что там ещё нарисовать можно?..»
«ВСЁ, ЧТО МНЕ ЗДЕСЬ ПОНАДОБИТСЯ, Я МОГУ СДЕЛАТЬ СВОИМИ РУКАМИ»
А новое переиздание «Волкодава» чаша сия миновала или тоже есть что рассказать?
Ну а как же... Чтобы не размазывать, упомяну только обложку «Истовика», к придумыванию которой я была допущена прекрасным художником Сергеем Шикиным. По изначальному замыслу, на ней Волкодав-каторжник рукой теребил ненавистную цепь. Я принялась доказывать, что за семь лет она успела стать для героя пусть противным, тягостным, унизительным, но... предметом одежды! Что её теребить, да ещё и без выраженного (на лице) желания тут же разорвать и проломить головы недругам?.. И я предложила дать герою в руку орудие труда, а Сергей с этим согласился. В итоге он увековечил на обложке мой личный молоток каменщика, так и не отмытый после складывания печки в 2009 году. Вот такая история...
Печки?
Я последние годы почти безвылазно живу у себя в деревне, как в IX веке, зимой людей вообще неделями не вижу, обо всех делах разговариваю со своими собаками, ну и какие-то ремёсла тех времён осваиваю. У меня там есть собственная печка, почти русская, отличается только формой горнила — не полуцилиндр, а полусфера; есть погреб. В общем, на самом деле не так там всё и плохо, в деревне.
Пощупать, как всё было, - это понятно, но разве сейчас есть смысл уметь складывать печку или, скажем, ставить силки? Ведь мир изменился, и сейчас среднему человеку нужны совсем другие умения и навыки.
Ну, силков я не ставлю - по образу питания я веган-сыроед, уже почти три года. А в остальном вы правы — не обязательно. Только как иначе прикажете писать про «там и тогда»? Если ни разу не готовил в горниле дровяной печки, не ходил по снегу босиком, не пил родниковой воды, хотя бы в основах не представляешь себе верховой езды, плавания под парусом, рукопашного боя, основ традиционных искусств и ремёсел?.. Без этого и плодятся инкубаторские фэнтези-боевички, которые на другой день забываются.
Что касается нужности этих умений среднему человеку...
Во-первых, я - не средний человек. Вряд ли средний человек на повседневной основе занимается писанием книг в жанре славянского фэнтези! (Смеётся.)
Во-вторых... «Ненужных» умений не бывает в принципе, любое может выручить в самый непредсказуемый момент. Откуда нам знать, что готовит завтрашний день? В 2010 году после страшного урагана наш посёлок месяц сидел без электричества. Так вся улица у меня колбаску и сметану держала в погребе (тогда ещё строившемся). Я только кульки из угла в угол перекладывала, когда смотрела, где надо копать... И те, кто не желал наживать гастрит, сидя на «растворимой» лапше, тащили ко мне крупу и фасоль — сварить в печке, которая вообще не остывала.
Ну и в-третьих. Знаете, насколько русским себя чувствуешь, понимая: вот моя земля, мой дом, и всё, что мне здесь понадобится, я могу сделать своими руками!
А от современных умений и навыков я совершенно не открещиваюсь. У меня и компьютер с Интернетом, и лазерный принтер, и автомобиль, и электроинструмент... Я просто к тому, что от корней отрываться не надо, без этого человеку плохо живётся.
С портала "Культпросвет"
31 мая 2014. Игорь Зотов
Матерь «Волкодава» и мастер русского фэнтези Мария Семёнова написала титульную книгу популярной саги почти 20 лет назад - в 1995 году. В 2003-м цикл, казалось бы, свернулся, а нынешней весной вдруг появился роман "Волкодав. Мир по дороге". Его действие хронологически предваряет события первой книги. Питерская писательница рассказывает о чтении классиков и о влиянии мифа на современную жизнь, о том, для чего спустя 11 лет она вернулась к праистокам саги, и кто идёт на смену Волкодаву.
Помню, как несколько лет назад в "Школе злословия" вы достойно отражали "удары" Авдотьи Смирновой и Татьяны Толстой...
- Спасибо. После съёмок вышла смешная история. Если помните, в каком прикиде я там была (я запомнил черную майку - И.З.), – то для телевидения это совершенно нормально. Но потом я пошла на встречу в пафосный ресторан, и меня не впустили, сказали: "У нас тут место приличное!" Пришлось идти в пирожковую.
Ваша последняя по хронологии книга "Волкодав. Самоцветные горы" произвела впечатление финальной. Почему вы пошли вспять и написали книгу о молодом Волкодаве?
- Это произошло не вдруг. "Волкодав" - про то, как человек собирался совершить месть и погибнуть, потому что никакого будущего для себя не видел. Но помереть ему не дали, пришлось жить дальше. И тут он обнаружил, что на свете масса всего интересного - девушки, книги, которые можно научиться читать и много полезного вычитать. Он не просто забубённо идет к цели, за которой стенка и больше ничего. "Истовик-камень" и "Мир по дороге" - о том, каким Волкодав пришёл в замок Людоеда в первой книге, и почему он был таким.
Продолжения не будет?
- Может быть, в каком-нибудь рассказе Волкодав и появится. Я на эту дверь замок с арбуз не вешаю, но и открывать пока не планирую. Меня распирает другой замысел. Захотелось изобрести персонаж того же калибра. Сейчас я собираю необходимые сведения, разрабатываю персонажей.
читать дальшеВ каком мире это происходит?
- В том же, только на тысячу-другую лет раньше. После межпланетного столкновения. Там ещё вечная ночь, но она понемногу рассеивается. Царит зима, с ума сойти можно, но летом уже кое-какие оттепели. Народ большей частью сосредоточен по оазисам, рядом с горячими ключами - к ним сползлись и звери, и люди.
А что там с мифологией? Это будут первые люди на планете?
- Нет, далеко не первые, за ними уже тысячелетия. Там есть огромная империя, о которой ко времени Волкодава уже практически забыли. Катастрофа "вынесла" всю её сердцевину. Остались лишь выселки и земли, заселённые вольными варварами. В этом пограничье всё действие и разворачивается. А мифология - та же, по индоевропейскому образцу. В этом мире происходит то, о чём хранят память и современные мифологии - вселенская катастрофа. Жили боги. У Бога Грозы некто змееобразный утащил то ли невесту, то ли жену, тот рассердился и пошел её отбивать. А мир в связи с этими событиями стал развиваться динамичнее.
У мифа про змея и деву есть и другие – мирные толкования. Например, психоаналитическое: молодой воин отбивает у старого жену... И никакой вселенской катастрофы.
- Любую сказку можно истолковать и по Фрейду, и по Проппу, и по другим теориям. Но отголоски вселенской катастрофы ясно прочитываются в самых разных мифологиях.
Как в истории ковчега?
- Да, у древних греков людей и животных от потопа спасал сын Прометея.
Вы часто критикуете современное фэнтези. Говорите, что герои ведут себя не мифологически...
- Я отношусь критически не к жанру фэнтези в целом, а к тем его образчикам, что плохо написаны. Когда в книге обычные персонажи по воле автора начинают вести себя как герои мифа, получается маразм. В мифологических сказаниях описываются герои, запредельные для обыденной жизни, они не просто действуют за пределами морали и этики, они совершают жуткие поступки. И в "Волкодаве", и в моей новой работе меня интересуют люди: как они живут, как решают свои проблемы, как борются за добро и правду в их понимании. И лишь потом нечаянным образом выясняется, что их поступки влияют на все круги мироздания. Персонажи приводят в порядок свой маленький мир, а вскоре оказывается, что это здорово повлияло на порядок вещей всего мироздания. Они, по сути, оказываются помощниками богов, в которых верят. В новой книге тоже будет перекличка событий. Там и богам придётся круто, но они успеют позаботиться о своих смертных чадах. Ведь тот же Волкодав, он живёт своей жизнью. К нему не приходил мудрец с седой бородой, не вещал: "На тебе сошлись звёзды, иди, спасай мир!" Нет, он просто живёт, но живёт так, что постепенно привлекает к себе внимание свыше. И в итоге оказывается, что именно он - смертный помощник высших сил - стирает язву с лица мира.
На ваш взгляд, какими мифами живут наши современники?
- Каждый своим. Я уверена, что мои мифы, например, совершенно не пересекаются с вашими. Каждый из нас считает, что в мире есть какие-то закономерности. Для меня - одни, для вас - другие... Где-то они пересекаются, но далеко не во всём.
Но ведь в своей основе наши мифы ещё с тех времен, и точки пересечения у них как раз в древних мифологиях.
- В какой-то степени это так. Корни любой мифологической системы залегают на границе одушевлённого и неодушевлённого миров. Возьмите китайца и шведа, и покажите им красный цвет - их организмы слегка напрягутся. Покажите зеленый - слегка расслабятся. Но каждый народ делает из этого свои выводы, сообразные тому месту и антуражу, в котором он живёт. Да, самые глубокие корни у всех мифологий одни. Но затем начинаются расхождения.
Как вы думаете, отчего у вашего цикла нет в России стольких поклонников, как у толкиенского, по сути - чужого?
- Толкиен - как первый мужчина, первая любовь, первая собака у собачника! Были потом и лучше, но первый всегда запоминается... Толкиен появился, когда многие вообще не знали что такое фэнтези. Я, например, прочитала его книги, когда никаких переводов и в проекте не было. Случайно купила старую книгу с "Хоббитом" и "Властелином колец". Тогда мне понадобилось немалое внутреннее усилие понять, что книга может быть и такой... Я же выросла в соцреализме, а там, кроме легких отступлений вроде повестей Виталия Губарева, очень мало чего было... Когда я прочла первую книгу, поняла, что немедленно помру, если не узнаю, что дальше. Вечерами сидела в Публичной библиотеке и читала. Это была одна из двух художественных книг, которые я читала в Публичке. До тех пор я там изучала только специальную литературу. Я понимаю, какое впечатление Толкиен произвел на читателя. Не было ничего и вдруг... Он ведь и на Западе такое же впечатление произвел: народ бегал с плакатами "Фродо в президенты!"
Славянским фэнтези сегодня занимаетесь лишь вы и несколько ваших коллег. Способен ли этот жанр обрести популярность, сравнимую с толкиеновской?
- Я спокойно к этому отношусь, думаю, хватит уже нашей стране того, чтобы все и стройными рядами... Есть я, есть мои сподвижники реконструкторы, которых еще 20 лет назад не было. Что-то уже развилось и будет развиваться, появятся авторы, которые проведут свои исследования, влезут в вопрос, напишут хорошие книги.
Как православная церковь относится к тому, что вы и ваши сподвижники "рекламируете" языческую мифологию?
- Мне глубоко безразлично, как к этому отнесется любая общественная организация, будь то церковь, кришнаиты, или организация лесбиянок... А вдруг завтра придут к власти фашисты, и всё прихлопнут? Пока этого не произошло, буду писать. Любая религия, когда читаешь про неё в книге, кажется в своих теоретических посылках прекрасным, благородным и светлым учением. Беги и вступай! А начинаешь изучать, что последователи этого учения вытворяли в реальной жизни... Что есть в мире более светлого, чем христианское учение? А вот, пожалуйста, - и европейская инквизиция, и русский раскол...
Не думаете ли вы, что разрушительное действие на мировые религии оказывают древние мифологии, от которых люди не в силах отказаться?
- На свете существуют не только дедушка Фрейд и дедушка Пропп, но и, например, Конрад Лоренц, нобелевский лауреат, основоположник этологии - науки о поведении животных. У него кроме популярных "Кольца Соломона" и "Человек находит друга", есть еще и замечательная книга под названием "Агрессия". Она завершается рассуждением об агрессии биологического вида homo sapiens. Примерно так: если однажды на земле появится некое запредельно прекрасное учение, и случится так, что все люди воспримут его, и оно распространится на весь мир, то неизбежно настанет момент, когда оно разделится на основную часть и на еретическую. И тогда начнётся непримиримая борьба, дойдёт до костров. Это к тому, что существует внутривидовая агрессивность самого человека, и если бы её не было, мы были бы стаей кефали.
Но ведь всякая агрессия на чём-то основывается. Я хочу сказать, что, вероятно мировые религии, какими бы светлыми и сильными они ни были, разрушаются под воздействием древнейших мифологий, таких, как, например, мифология рода...
- От богов природных стихий, от богов, персонифицирующих человеческие качества, никуда не денешься. Это те круги мироздания, в которые ты обязан вписаться. Языческая мифология и посвящена тому, как вписаться в эти круги и ритмы. Естественно, для того, чтобы плодится и размножаться. Мне кажется, если что и разрушает религии, то как раз почва, на которой растут корни мифологий, то есть внутреннее устройство самого человека. Агрессивность произрастает не из мифологий, она присуща нам, как биологическим существам. Это склонность решать проблемы, делая шаг вперёд. Приближение мужчины к женщине, которая ему понравилась - это тоже разновидность агрессии. Если бы мужчина не испытывал такого рода агрессии, она бы не побуждала его сделать шаг к женщине, и детей бы не было.
То есть цель, в конечном итоге, одна - размножение?
- Да. А если рядом появляется еще и противник, которому надо бы морду набить... Тут нет ничего печального: да, мы такие. Просто нужно осознавать свою природу...
Возможно ли ее изжить?
- Зачем? Вы что хотите самокастрироваться? Запретить себе думать, заковать свои руки в наручники?
Но ведь христианство в каком-то смысле к этому и призывает?
- Думаю, христианство тут совершенно ни при чём. Вот кто-то умный в противовес войне изобрел спортивные состязания. Там тоже морды бьют, и травмы получают, но это уже не война. Нам не избыть нашу человеческую природу, этак мы либо в медуз превратимся, либо в роботов. Боже упаси что-то избывать! Это нужно сознавать, применяться к своей природе и использовать её в мирных целях. Всё можно использовать и во зло, и во благо.
Известны ли вам примеры, когда люди осознавали это и старались избежать агрессии?
- Это есть в исторических хрониках. Сходятся две армии, но вопрос решают поединком своих богатырей. Потом кто-то предложил: зачем богатыри, у вас, мы слышали, есть превосходный певец, и у нас тоже. Пусть они и соревнуются, кто кого перепоёт. Или перепляшет. Люди во все времена понимали, что можно решать по-разному. В какой-то момент самые умные переходили к практическим действиям, и человечество добралось туда, куда оно добралось. Это не значит, что мы умнее наших предков. У нас и сегодня на государственном уровне принимаются решения, как в песочнице, когда трёхлетние дети письками меряются.
В вашем детстве какие книги вы особенно любили?
- Жюля Верна, Майн Рида, первые две про Тома Сойера. Сейчас же для меня писатель номер один на все времена - Джеймс Хэрриот. Настоящая книга - та, закрывая которую, ты понимаешь, что стала чуточку лучше, чем когда ее открыла. Книги Хэрриота - это многотомный заряд деятельного добра. Он пишет про животных не "ой, ты, мусипусечка!..". А так: ему звонят ему среди ночи, и он едет за 40 километров к больной собаке.
Книгу про лошадей "Полжизни за коня" вы писали под его влиянием?
- Нет, под влиянием лошадей! И ещё тех уникальных специалистов, с которыми я познакомилась, когда решила научиться ездить верхом. Так же и "Родная душа" написана: я занялась дрессировкой попавшей ко мне собаки - породы нет, а собака есть. Стала дрессировать, и поняла, что открыла новый мир. Лошадники - люди практических знаний, они не озабочены тем, чтобы изложить свой опыт и оставить его грядущим поколениям. А я начала им откручивать пуговицы, выкручивать руки, шантажом и запугиванием добывать из них истории. За кого-то я сама писала, потом это под фамилией рассказчика публиковалось, кого-то заставляла писать...
Вы перечитываете русскую классику?
- Нет. Когда меня стали публиковать, многие продвинутые люди советовали мне поработать над стилем. И мой родитель сказал: почитай-ка ты "Стихотворения в прозе" Тургенева. Где-то на середине книги я погибла, поняла, что с меня хватит. Меня отвратила личность пишущего. Во всех стихотворениях только и есть: я умру, какой ужас! Точно умру, кошмар! Непременно умру! Вместо того, чтобы жить, автор видит впереди только эту яму. Только её. Двести лет прошло, у классиков были совершенно другие проблемы, они совершенно по-другому их решали... Я считаю, что они представляют только исторический интерес.
Даже Чехов?
- Даже Чехов. Почему они стали классиками? С одной стороны, они решали проблемы на все времена, а с другой - очень злободневные. А мне интереснее понять, как к тем и к другим проблемам относятся мои современники. Трогательное отношение к классикам выливается в то, что у нас не замечают написанного сегодня. Когда я училась в школе, была классика, классика, классика. А зашуганная советская литература присутствовала очень косметически. Громадный фундамент классиков, а на нем несколько хилых, разрешённых советских писателей, которые писали исключительно в жанре соцреализма. Читать их было, как правило, совсем неинтересно... Потом вдруг оказалось, что у нас огромные пласты прекрасной современной литературы, которая достойна изучения в школах. Я несколько лет назад была в школе, и мне рассказали, что теперь там изучают - от души отлегло. Не только Тургенева, но и Гроссмана, и много кого ещё.
Кого из писателей советской эпохи вы любите?
- Ну, конечно, такую глыбу, как Высоцкий. Это очень своеобразная литература, но тем не менее... Чтобы писать своё, мне приходится перелопачивать очень много специальной литературы, так что читать особенно некогда. В своих юношеских литературных поползновениях я неоднократно напарывалась на язвительное отношение со стороны взрослых. Я ведь, как почти все, со стихов начинала... И часто слышала: тоже мне, Пушкин нашелся... Но ведь поэт обязан на Господа Бога равняться. Когда ему говорят: вот великая тень, а ты обречен всю жизнь суетиться, - это неприятно. Может быть, поэтому я немного фрондирую по поводу классики.
Вы назвали книги о Томе Сойере. Марк Твен был очень весёлый писатель, в его книгах много юмора. А вот про жанр фэнтези, включая и ваши романы, говорят, что его отличает полное отсутствие юмора, звериная серьезность.
- Да-да, хорошо помню, как стоя под окошком Бекки Тэтчер, Том собирается зачахнуть от любви, а тут на него хлынул целый поток воды... Да, в "Волкодаве" юмора не сильно много. Я выросла рядом с отцом, который в два года от рождения перенес полиомиелит, и никогда не знал, что такое бегать, прыгать, кататься на лыжах или велосипеде. При этом он воевал! И не писарем при штабе - разведчиком! Мальчишкой в 9 классе он знал немецкий язык, а кроме того, увлекался радиоделом. И в войну работал с рацией в городе Тихвине. По причине секретности, он 40 лет вообще не числился в списках, и только при Горбачеве его признали ветераном КГБ. К тому же, он был сыном врага народа, но выучился, стал доктором наук, профессором... Возможно, в мире и есть более блестящие умы, но таких, как отец, я лично не видала. Я это к тому, что чем более интеллектуально и духовно одарён человек, тем больше ему присуще чувство юмора. Моему отцу юмор был присущ в великолепном варианте: никто не умел лучше него пошутить над собственными физическими особенностями. От своей болезни он не отгораживался, не заслонялся. Как-то они с мамой поехали по Волге на пароходе, и вот он присылает мне письмо: сегодня все пошли на пешеходную экскурсию, а мы посидели в скверике, потому что один из нас все равно бы отстал... Единственный способ забороть страх - это смех. И вообще, смех - это лучшее средство изгоняющее страх и смерть. Смерть нужно посрамить. В русской традиции поминки никогда не были торжественно-траурным мероприятием. Напротив, народ на поминках хохотал впокатушку. О покойном вспоминали самые смешные и озорные случаи. Это же идет из недр человеческой природы. Хохотать изо всех сил, а потом еще, извините, и потрахаться. Это совершенно физиологический позыв, потому что дыру, проделанную смертью, нужно поскорее залатать, посадить в этой яме новую жизнь. Герой моей следующей книги так и будет себя вести. А у Волкодава, да, с чувством юмора туговато. Но он превозмогает свои несчастья тем, что понимает: в жизни можно ещё многому научиться. А это я уже взяла из опыта моего деда, который много лет просидел в лагере в Норильске. Вернувшись, он рассказывал, с какими людьми там познакомился, как выучил английский язык. С ним вместе сидели учёные мирового уровня, они рядом махали лопатами, строили железную дорогу Дудинка - Норильск. Читали таким же зекам лекции, от которых Оксфорд с Кембриджем сдохли бы от зависти. Волкодав в "Истовике-камне" сидит на каторге с подобными людьми. Выйдя оттуда, он знает половину языков своего мира, может цитировать по памяти классическую поэзию... Кстати, когда вышел "Истовик-камень", в издательство пришло письмо, - обратный адрес в нем длинный цифровой код, - в котором мне написали примерно так: Мария, сразу видно, ты человек непростой судьбы, если бы сама не сидела, ты бы так не написала... А я всего лишь использовала литературные источники и рассказы моего деда.
Вы достигли того уровня, когда можете писать, ни на что другое не отвлекаясь?
- Уровень приходит и уходит. Книжки ведь пишутся непредсказуемо. У меня как-то случились несколько лет застоя, когда медленно уходили мои родители. Меня так скрутило, что в какой-то момент я решила, что все свои книжки я уже написала... К тому же, я всегда могу подстраховаться переводами, не гнушаюсь поработать в соавторстве...
Восемь лет назад режиссер Николай Лебедев экранизировал "Волкодава", но вы остались недовольны результатом. Какого режиссера вы бы сами выбрали?
- Ничего не понимаю в режиссерах, но, может быть, того же Лебедева, - знакомый черт лучше незнакомого! Один и тот же режиссер в разных фильмах разный. Владимир Бортко снял когда-то гениальное "Собачье сердце". Потом он колебался, экранизировать "Тараса Бульбу" или наш с Андреем Константиновым "Меч мёртвых" и что-то собирался в нашей книжке менять. Потом он всё же решил снимать "Бульбу", и я облегченно вздохнула. Как-то среди ночи я случайно попала на середину его "Бульбы". Смотрела, корчилась, извивалась, - как хорошо, что боженька мимо пронёс! По-моему, он снял совершенно кошмарный фильм и по идейной направленности, и по тому, как сделан.
Вы употребляете в книгах множество старых, читателю часто не знакомых, русских слов. Берете пример с Солженицына?
- Словарь Даля - моя настольная книга, чуть не в каждой фразе им пользуюсь, и все больше прихожу к выводу, что собственного языка мы не знаем. У Солженицына в "Словаре языкового расширения" были свои цели: он хотел, чтобы эти слова снова вошли в обиход. Например, для английского языка слова "генерал" или "лейтенант" менее чужие, чем для русского; тоже не родные, но не слишком. Со скрипом можно допустить в англоязычном фэнтези генералов и лейтенантов. Но когда они лезут в фантастику, даже не в переводную, а написанную на русском!.. Когда в сценах с древними славянскими воинами употребляют слово "сэр"... Вот вам пример: едут у меня герои в санях. Там, где метель ещё не замела, они едут по следу, оставленному накануне. Как он называется? Сначала я написала "колея", а потом думаю: какая же это колея? Колея от слова "кол", "колесо", а у меня сани. Наверняка, было какое-то слово. Копалась в интернете, смотрела в словарях, и нашла - "полозновица" от "полозьев", от "полоза". Мне стало интересно, а кто-нибудь употреблял в литературе это слово? Погуглила, оказалось - Виктор Астафьев. И все-таки нужно чувство меры, чтобы язык оставался современным, чтобы читатель не лез за каждым словом в словарь. К тому же, находя кучу синонимов, имеющих отношение к старому быту, я стараюсь брать интуитивно понятные, или употреблённые не так, как употребляем его мы. Это же страшно интересно: читать текст, не заглядывая в словарь, но чувствуя дыхание той эпохи. Я хочу посоветоваться в издательстве, чтобы оставить такие слова вообще без сносок. Если читателю будет непонятно слово кувикла - это старинный музыкальный инструмент, на которой играет персонаж, он поглядит в словаре. А не захочет, будет читать дальше.
Как вы относитесь к недавней моде на "вампирское" фэнтези?
- Никак. Я делю книги на хорошие и плохие, и если книга про вампиров, то для меня она не приобретает ни особой притягательности, ни особого отторжения. Если бы мне сказали: Семёнова, кранты, деваться некуда - ты пишешь про вампиров! - я напишу. Но это будут немножечко не те вампиры, которых вы ждете. Я влезу во всё, и те ещё будут вампиры! И про черепашек ниндзя напишу, не опустив планку. Всем кажется, что в отличие от научной фантастики, фэнтези писать просто. Хотя этот жанр требует знаний: история, этнография, антропология, оружиеведение, геральдика, нумизматика, историческое правоведение. Отличаются эти две разновидности фантастики только подбором наук. Был у меня зубодробительный случай в литобъединении. Дама принесла рассказ, все читают. Евангельская история: пришел благородный прогрессор учить землян, а те его на крест потащили. И там все время повторяются слова "четвертая планета от солнца, четвертая планета от солнца"... Я деликатно интересуюсь, а что это вы написали? Она: ну, это библейская история, только методами научной фантастики. Я спрашиваю: а земля от солнца которая планета? Дама призадумалась... Потом говорит: так вы считаете, мне на астрономию нужно подналечь? Я тихо свинтила...
Вообще же, это великое искусство - изобразить великое знание! Мне говорят: вы знаете скандинавские языки... А я их не знаю, просто, когда я ощущала необходимость их употребить, я шла в университет и терзала филологов. Но в сравнении со специалистами, я, конечно же, ничего не знаю. Я приоткрыла дверь в этот мир, и воскликнула: а-а-ах! Потом я передам это "а-а-ах!" читателю. Писательская фишка в том и заключается, чтобы понять, что есть миры, которых мы не знаем, и приоткрыть читателю дверь туда. А он, если захочет, войдёт.
@темы: Мария Семенова, интервью
-
-
19.05.2016 в 21:11-
-
19.05.2016 в 21:34-
-
19.05.2016 в 21:36-
-
19.05.2016 в 22:55